– Плевать, – зевнул Альфонсо .– пусть хоть все в этом Эгибетузе подадутся в потаскухи, пропади он пропадом…

На следующее утро Альфонсо быстро и агрессивно, под издевательские усмешки Гнилого Пуза и постоянно натыкаясь глазами на его «противную, ехидно ухмыляющуюся рожу» засобирался в Эгибетуз.

“Посмотреть только одним глазком, ведь ничего страшного не произойдет. Только убедиться, что от чувств осталось одно горькое разочарование своей бывшей любовью" так говорил чувствующий мозг. А умный мозг, усмехаясь, заранее знал, что едва Альфонсо увидит Иссилаиду, как снова бросится к ее ногам, но умный мозг если что и говорил, то его не было слышно.

Укутавшись в плащ из грубой мешковины с ног до головы, Альфонсо шел по базарной площади, вдыхая полной грудью весь спектр ароматов: от гнилой рыбы и обвеса, до запаха грубого воровства, лошадиных “подарков” и немытых тел, пролезть через которые оказалось еще тем приключением.

ОНА была прекрасна , как никогда, она забила в его сердце огромный гвоздь трепетного волнения, болезненно сжала глупый чувственный мозг, размыв в глазах мир, заставив его кружиться. Прикоснуться к ней и умереть от блаженства, вот все, чего страшно желал Альфонсо.

Иссилаида лежала в грязи в обнимку со свиньей и, филосовски игнорирую громкую, толкающуюся вокруг суету, безмятежно спала, соревнуясь по мощности храпа со зверушкой. Как она оказалась в таком положении, Альфонсо мог только догадываться: купив себе ее на ночь, клиенты напоили Иссилаиду, а потом, попользовавшись, по велению пьяного угара, просто выбросили туда, куда выбросили. Либо она куда то шла очень навеселе, и не все, что она задумала, у нее получилось.

–Бедная моя девочка, – молча страдал Альфонсо. Попав в руки гнусных ублюдков, она молила о помощи всем своим грязным и оборванным видом, даже складки жира уменьшились в количестве (или так кажется?) от жестокой несправедливости жизни, схватившей ее своими щупальцами.

К Иссилаиде подошли двое мужиков: бородатые, в грязных и порванных рубахах, с испитыми, рябыми лицами и красными глазами, не достойные дышать с богиней даже одним воздухом, грубо начали ее пинать, пытаясь разбудить (о, наивные, ее трезвую то не добудишься). Этого Альфонсо не выдержал:

–Уберите от нее свои грязные грабли, пока я их не повыдергивал, убогие ублюдки! – зарычала кипящая в нем злость, опрометчиво не учитывая ни их число, ни большие фигуры.

Двое “убогих” тупо и недоуменно замерли на месте, словно не доверяя слуху, потом посмотрели на Альфонсо, сжали кулаки.

–Что ты протявкал, монашка? – спросил один, и оба двинулись на Альфонсо явно не с дружественными намерениями.