Когда Альфонсо, дрожа и держась за живот, принес свое тело на башню, хоть и жутко хотелось лечь, все уже собрались и смотрели на герцога с сочувствием: с бесящим, бессмысленным и унизительным сочувствием.

– Что у нас? – спросил Альфонсо.

– Степалексы (так Эгель называл теперь своих объединенных врагов) готовятся к нападению. Всю ночь шли приготовления.

– Вот скоты, – проскрежетал зубами Альфонсо, – мало им было.

– Дрова на исходе, смолы осталось двадцать бочек, число погибших в битве – не известно, да и нет смысла считать их сейчас, накануне новой битвы. Но то, что потери врага как минимум в три раза выше – это точно, – сказал Феликс.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что их стало в три раза меньше, – пожал плечами Феликс и больше никто ничего не стал спрашивать. Да это и не имело значения, когда Инженер объявил о сдаче четырнадцати крепостей на западе, и падении двадцати семи на востоке, о чем его известил принесший письмо от короля голубь.

– Мы остались одной единственной не захваченной крепостью в тылу врага. Алексийцы двигаются к столице, и мы у них как заноза в спине, – сказал Инженер, а потом добавил:

– Король приказывает держаться до последнего как можно дольше.

Альфонсо выругался, даже не пытаясь сдержаться перед своими вассалами. Потому что всем было понятно, что вассалить скоро будет некому.

– Черт, скоро вся армия Алексии и Степи будут здесь, – сказал Эгель таким тоном, что Альфонсо услышал нечто вроде сильно замаскированного «А не сдаться ли нам? Игра все равно кончена»

Из оставшихся тридцати пяти воинов королевской стражи ни один бы и не подумал о сдаче – чувство патриотизма вколачивали им в головы с самого их благородного, дворянского детства. Насчет Эгеля Альфонсо был не уверен, да и насчет себя – тоже. Если бы не было Иссилаиды, точнее, ее ребенка (еще точнее, их ребенка) он бы уже давно бросил крепость и сбежал тайным ходом в Лес, наблюдая, как рушится цивилизация из укрытия вековых деревьев, но для Иссилаиды Лес был геенной огненной, адом на земле и страх оказаться там, если бы Альфонсо вздумал тащить ее насильно, лишил бы ее плода болезненным способом. С другой стороны, всегда можно зачать другого.

– Ваша светлость, -сказал Бультекс, – я принес вам порошок семян подорожника от поноса. А еще у нас, у некоторых крестьян, отмечены признаки чумы. Сейчас они изолированы в одном из подвалов замка, но я боюсь…

Крестьяне сидели на половинном пайке, при этом воду теперь не кипятили, поскольку берегли дрова. В большом скоплении людей болезни неизбежны, а чума… Чума это конец.