– Камни кончаются, Ваша светлость, – доложил Инженер.

– Прикажи крестьянам ломать второстепенные постройки в крепости. Смолу берегите, ее тоже мало, бросайте только на большое скопление людей.

– Как скажете, Ваша светлость.

Потом на врагов начали падать раздетые трупы их противников, лопаясь на островерхих шлемах и осыпая штурмующих кровавым душем и гирляндой распоротых внутренностей. Часть таких солдат, увешанных кишками, красных, с ног до головы и уже обезумевших, все же залезла на стену, завязался жестокий бой. Напавших все же скинули вниз, лесенки, по традиции, вытащили на стену, скидывая их во внутренний двор, не считаясь с судьбами тех, на чьи головы они падали. И на этот раз дров оказалось много.

Возня перед воротами не прекращалась до последнего; полотно подъемного моста изрядно трещало, но не сдавалось, сыпало на горы мертвых и постоянно умирающих живых хлопья сажи со своего обожженного бока там, где дерево не было обито железом, которое, кстати, штурмующие пытались оторвать.

Бой окончился только после полудня, оставив со стороны штурмующих горы свежих трупов, и залитую кровью стену со стороны замка. Бультекс бегал от раненного к раненному, давая указания по лечению; то тут, то там, прямо на стене, пилили руки и ноги, зашивали раны, раздевали, добивали и скидывали со стены тех, кто был обречен. Горы окровавленных доспехов мерзко звеня вырастали на стене и Альфонсо, на правах руководителя, пошел к себе в спальню в башне, просто для того, чтобы отупело смотреть в потолок, отходя от видений отрубленных голов, размазанных камнями внутренностей, валяющихся в навозе, криков, запаха крови и обгоревших тел.

– Гелик, дай распоряжение графу Феликсу пересчитать, сколько погибших…

– Слушаюсь, Ваша светлость…

Иссилаида вошла тихо, как тень, нерешительно остановилась у кровати, а потом, попытавшись аккуратно в нее сесть, плюхнулась так, что подлетел Альфонсо.

– Можно, Ваша светлость? – робко спросила она.

Альфонсо не ответил. Ему не хотелось как и не издавать звуков, так и не слушать их, даже свой собственный голос раздражал бы. Иссилаида чутьем пришибленной этот момент уловила и тоже молчала, только сопела, как корова.

Вот оно – лекарство от смерти. Альфонсо молча, пачкая испачканной в крови рукой (в бою он не участвовал, но где то все равно испачкался (о чем не знал, сначала)) рубашку своей купленной любви всей своей жизни, погладил ее живот, там, где зарождалась новая жизнь.

Солнце поднималось высоко в небо, обещая новый день и обещая, что быть ему солнечным. Смрадные испарения от навоза, трупов, крупные, зеленые мух, настолько ленивые, что почти не летали, встретили Альфонсо на стене, усилив его и так сильную тошноту. На стене сидел, печально глядя в даль Феликс – несчастный страдал о своей принцессе, и совершенно не обращал внимания на смрад и мух, при этом, пряча от всех свое творение, царапал что-то на березовой бересте угольком, хотя Альфонсо точно знал – писать он не умеет. Раньше бы Альфонсо спросил, что это он делает, но сейчас он ненавидел его также, как ненавидел всех – боль в живот не давала ему спать, есть, пить, жить и дышать. Еще трясло от температуры, а желудок не минуты не хотел ничего в себе держать. Альфонсо не выдержал, свесил заднюю часть тела со стены, посмотрел на Феликса – тот тактично отвернулся.