Вейн хотел закричать, но бабушка Линда прижала палец к губам. Ш-ш-ш.

– …замедлить это сможешь то, наперед задом думать будешь если, – сказала она мрачно. – Вейн, правды от тебя увозит он.

Мэнкс склонил голову, словно прислушивался к шуму под капотом, который ему не нравился. Линда говорила достаточно громко, чтобы Мэнкс ее слышал, но он не оглядывался назад. Его выражение лица предполагало, что непонятные звуки доходили до переднего сиденья, но он не был уверен в их происхождении.

Бабушка Линда выглядела, мягко говоря, неважно. Но от чуши, которую она говорила – бессмыслицы, безумно топтавшейся на грани смысла, – у него волосы встали дыбом. На глазах блестели серебряные монеты.

– Уходи, – прошептал Вейн.

– Юность твою себе заберет и душу тебя у отнимет он, – продолжила бабушка Линда, для вескости слов нажимая холодным пальцем ему на грудину. – Части на порвет не пока, резинку как, тебя растягивать будет. Души собственной твоей от прочь тебя увезет он.

Вейн издал тонкий воющий звук, уклоняясь от ее прикосновения. В то же время он изо всех сил пытался разобраться в ее мрачной чуши. Он тебя порвет – это мальчик уловил. Резинку как? Нет, это, наверное, как резинку. Вот в чем дело. Она говорила задом наперед, и на каком-то уровне Вейн понимал, почему мистер Мэнкс не слышал ее с переднего сиденья. Он не улавливал ее слов, потому что двигался вперед, а она перемещалась в обратном направлении. Вейн попытался вспомнить, что она еще сказала. Ему хотелось раскрыть загадочный синтаксис мертвой женщины, но ее фразы уже терялись в памяти.

– Опусти стекло, малыш! – сказал мистер Мэнкс. – Сделай это!

Его голос внезапно стал грубым, потеряв все прежнее дружелюбие.

– Я хочу, чтобы ты поймал одну из этих сладостей. Торопись! Мы почти у тоннеля!

Однако Вейн не опустил стекло. Для этого ему пришлось бы протянуть руку перед Линдой, а он боялся. Боялся ее, как когда-то Мэнкса. Ему хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть бабушку. Он делал короткие судорожные вдохи, словно бегун на последнем круге. Выдохи сопровождались паром, как будто в заднем купе машины было холодно, хотя он не чувствовал этого.

В поисках поддержки он покосился на переднее сиденье, но мистер Мэнкс изменился. У него отсутствовало левое ухо – там были лишь лохмотья плоти. Небольшие алые полоски покачивались над его щекой. Шляпа куда-то делась. Он видел перед собой лысую голову, комковатую и пятнистую, с несколькими седыми волосинками, зачесанными назад. Со лба свисал большой лоскут отодранной красной кожи. Глаза исчезли. Вместо них алели дыры – не кровавые глазницы, а кратеры, наполненные живыми углями.