Хотя это и больно, позволяю себе представить ту ночь гонки Бурь, прогулки наедине с Уиллом в прохладной темноте, как он лениво растянулся на траве и смотрел, пока я кидала звезды в сделанную им мишень. Мое сердцебиение замедляется. Я засыпаю.

Когда открываю глаза, совсем не вижу Уилла. Я одна в школьном спортивном зале. Солнечные лучи, яркие и теплые, льются сквозь высокие окна. Смотрю вниз и ощущаю в своей руке меч.

Как только вижу Элизу, которая быстрым шагом идет по залу, понимаю, что мой мозг предал меня.

На ней мое красное пальто, а на мне – ее костюм с Ярмарки урожая. Дотрагиваюсь до бусинок, сверкающих капельками дождя на пальцах, и чувствую себя обнаженной.

Элиза вдруг опускает на лицо защитную маску и бежит на меня с рапирой. Я пытаюсь опустить свою маску и с ужасом понимаю, что у меня ее нет. Инстинктивно поднимаю свой меч. Но он не такой легкий, как рапира. Это настоящий меч, тяжелый и острый как бритва.

Мне сложно даже поднять его и удержать равновесие, когда пытаюсь защитить себя. Но Элиза продолжает наступать, кончик ее рапиры колет меня снова и снова, пока я не оказываюсь прижатой к стене. Тогда я вижу свой шанс: одно незащищенное место на шее Элизы.

Я поднимаю меч, чтобы ударить. Колеблюсь.

И тут сон исчезает. Элиза уходит.

Мгновение темноты. Возможно, проходит минута, может быть, час. А потом темнота рассеивается, и я вижу цветы.

Их сотни, ярких и красивых, как я и помню, когда отец их среза́л и расставлял в вазах вокруг маминой кровати. В течение последних недель он проделывал это каждое утро, освежая поникшие или увядшие стебли. Папа начал приносить сад к маме, когда она сама уже не могла в него выйти.

Мамина комната темновата, и меня влечет к цветам. Я выбираю ближайшую вазу. Вдыхаю аромат белых шапок гортензии. Мозг не забыл этого запаха, я упиваюсь им.

Но это скорее не сон, а воспоминание. Я помню эту сцену. То был последний раз, когда я видела маму живой. Вот он, дождь, барабанящий по окну. Лицо у мамы худое и уставшее, глаза кажутся слишком большими, ее маленькое тело едва оставляет вмятину на подушке. Но даже тогда я вижу ее боевой дух, который все еще горит. Во сне голос мамы звучит приглушенно и искаженно. Все разом возвращается: то, что я хотела сказать в тот день, и то, что произнесла вместо этого.

– Айла, – голос мамы очень слаб, – позаботься о брате. Вы всегда будете связаны друг с другом. Не обращайся с ним так, чтобы потом жалеть об этом. – Ее следующие слова еле различимы, словно слышу их через толстое стекло. – Это не сразу получается, – шепчет она.