– Бежим!

О́го, стоя, сражался, круша своими перчатками: бил, смахивал, рвал крылья, – но птиц все прибывало. Две, нацелившись на мою голову, столкнулись друг с другом и устроили драку на моем скальпе. Я побежал, руками прикрывая лицо, а птицы царапали мне пальцы. О́го, утомившись сражаться, тоже побежал. Преследовать нас птицы перестали у дверей дома. Соголон снова вышла, и мы, обернувшись, смотрели на рой птиц – сотни их, если не больше, – а те, вцепившись в гриота когтями, медленно подняли его тело низко над землей и унесли прочь. Мы молчали.

Мы собирали вещи, а Соголон рассказывала другим, что старец отправился в глубины дикой природы беседовать с духами, что, в общем-то, не было совсем враньем, и велела нам взять с собой столько всего, сколько увезти сможем. Зачем нам это понадобится, спросил я, если до цитадели Долинго нам меньше дня добираться? Она насупилась и велела девочке набрать побольше еды. Девчушка зашипела и проговорила: «Тебе надо больше еды, ты сама ее и бери». Мне было интересно, думает ли Мосси, как и я, но желания спрашивать об этом в тот момент у меня не было. Он же подхватил кусок ткани и шарфом обернул его вокруг моей шеи. Соголон взяла одну лошадь, девочка забралась по спине Уныл-О́го и уселась ему на правое плечо. Мосси уселся на Буффало, и оба они, обернувшись, посмотрели на меня, когда я двинулся пешком.

– Следопыт, не глупи, ты всех нас задержишь, – сказал Мосси. Протянул мне руку и втащил на бычью спину.

День разалелся, потом стемнел, а мы ничуть не приблизились к цитадели Долинго. Я клевал носом, уснул на плече у Мосси, в ужасе отпрянул и опять уснул, на этот раз без беспокойств, чтобы, проснувшись, лишь убедиться, что мы все еще не добрались. Долинго, должно быть, оказалось одним из тех королевств, что кажутся маленькими, но странствия по ним две жизни занимают. Когда я в первый раз проснулся, то был на взводе. По правде, оттого-то и отпрянул. Должно быть, сказался еще и сон, растаявший, едва я проснулся. Так сны всегда делают. Да, так они всегда делают. Я отодвинулся, как мог, подальше от него, потому как, правду сказать, я его чуял. Да, я был способен учуять каждого, только не каждый дышит намного медленнее, чем все остальные. И, кляня самого себя за то, что спал на плече Мосси, надеясь, что не обслюнявил ему спину и не тыкался в нее, хотя у меня, когда на взводе, вверх встает, а не вбок. Само собой, надеялся, что я не был на взводе, пока спал, но от этого только еще больше завелся, проснувшись, и подумал я про птиц-носорогов, ночные небеса, мерзкие воды, обо всем.