Королева наклонилась через старшую дочь, и поцеловала Риган, хмурившуюся во сне. Материнский поцелуй разгладил девочке губы. Риган расслабилась, и сон ускользнул, оставив только покой.
Далат оставила их спать и зашла в комнату Элии.
Ее ребенок. Младшая дочь спала, свернувшись калачиком в одеяле, ее волосы были невероятно запутанны, потому что девочка снимала ночную шапочку и расплетала на ночь косы. Далат забралась в кровать, обхватила дочь за талию и прижала ее к своему животу. Элия застонала во сне и прижалась к матери еще плотнее.
– Мама?
– Да, детка. – Далат зарылась носом в кудри Элии, почувствовала запах земли и пота под блеском бергамота. Элии было восемь лет, и она уже не пренебрегала временем купания, но это было так мило, когда она все еще пробиралась к баночкам у зеркала Далат и пользовалась дорогим маслом из Третьего королевства. Пахла так же, как ее мать. Далат радостно засмеялась, прижимая ее.
Глаза Элии открылись.
– Мама!
– Прости меня, детка. – Далат поцеловала голову Элии. Королева закрыла глаза и пропела несколько строк из старой молитвы в пустыне, которую едва помнила. Дочь слушала тихо и неподвижно.
Далат больше не останавливалась. Она попрощалась с Броной в последнюю ночь, и оставалось только надеяться на дам, с которыми она подружилась за эти двадцать лет, и на жен слуг, которых она любила, и на ее домашних, что они поймут. Поймут и будут следить за ее детьми. Поймут и удержат это королевство вместе с ее мужем, несмотря на то ужасное горе, которое случится.
Далат оставила флакон с соцветием болиголова в спальне, чтобы заставить себя вернуться к нему, иначе боялась, что, если вынесет его наружу, то не найдет мужества встретиться лицом к лицу со смертью.
Король Иннис Лира тихо храпел при свете единственной широкой свечи. Хоть она и оплыла, но по-прежнему мерцала над томами звездных карт, которые он читал перед сном. Голова короля была наклонена в сторону; одна рука на груди, другая – над головой, с двумя пальцами в прядях длинных каштановых волос. Он крутил пряди вокруг пальцев, как шерсть вокруг веретена, когда обдумывал что-то. У него были густые каштановые волосы, сухие и волнистые. Иногда Далат находила одиночные серебристые волоски и вырывала их, вызывая его раздражение: он хотел, чтобы они оставались доказательством возраста и мудрости, ибо был уже в середине шестого десятилетия своей жизни. «