Неуязвимый… Если бы! Рука Дэрэка находит мою… Увёл мужа? Я год запрещал себе даже думать о более близких отношениях, шестнадцать лет внушал, что готов мириться с присутствием его жены… Возможно, Дани правильно сказал тогда, на Паджере: нужно было с самого начала честно заявить Дэрэку – я не собираюсь делить тебя ни с кем! Он ответил бы, что тоже не хочет быть вторым, и я объяснился бы с Эльги…

Будь на нашем месте мужчина и женщина – так бы и произошло. Ни Эльгер, ни Дейзи не потерпели бы любовницу – то, что мы парни, сгладило бы измену. Мы же были растеряны и потрясены, околдованы собственными чувствами и мало думали о других. Эльги приняла наши отношения потому, что видела во мне близкого друга, её не задевало явное предпочтение, мы прекрасно существовали втроём, сохраняя видимость равенства, – два влюблённых оболтуса и мудрая девушка, довольствующаяся внешним благополучием.

Дейзи не обладала её равнодушной снисходительностью. Сначала она истово любила меня – вымышленной, надуманной любовью девочки-подростка к королю, гордящемуся своей холодностью. Затем переключила внимание на полную мою противоположность – принца, живущего исключительно сердцем, порывистого и страстного, ища в нём спасения от разочарования первой любви. И то, что мы двое оскорбили её своим выбором, несомненно. Её злость, её гнев были оправданны: любая другая на её месте надавала бы нам с Дэрэком пощёчин – заслуженных! И ушла бы с высоко поднятой головой – из Оржа и нашей жизни. Сын вряд ли повлиял бы на мать – дети в Саоре никогда и никого не останавливали… Мир, где система Наставничества порой подменяет родительские связи, не нуждается в поддержании семьи исключительно для воспитания ребёнка.

Ты же осталась, Дейзи. Сделала вид, что смирилась. Шестнадцать лет ты жила с нами в одном доме и садилась за один стол. Твой муж заявил на весь мир, что любит меня и принадлежит мне, я ответил ему тем, что разделил с ним постель. Но Дэрэк был честен с тобой! Он предложил тебе разорвать Обряд – то, о чём я узнал только недавно. Это ты фальшиво заявила, что готова быть второй, что тебя всё устраивает… Прилюдно ты улыбалась, а наедине упивалась нашим чувством вины и никогда не упускала случая упрекнуть. Зачем ты просилась в нашу спальню? Рассчитывала вписаться в отношения, чтобы разрушать их изнутри? Снова найти слова, чтобы заставить нас задуматься о самоубийстве?

Дочь Дорга, я знаю, что виноват перед тобой. Не тем, что «увёл» мужа. Человек не животное, сам решает, куда и с кем идти. Я не должен был подавать пример мифической возможности существования семьи из троих супругов. Сохраняя и жену, и – какое мерзкое слово! – любовника… И в этом последнем слове заключена вся страшная правда и истинная причина.