– Хочу только знать, – спокойно сказал Вийон, – отчего ты мстишь за ту женщину? Что такого сотворил мастер Петр, что даже нынче ты не можешь этого позабыть?

– Я мщу за себя саму, – ответил Ру. – Это я – та женщина!

Одним быстрым движением он снял маску бешеного пса и отбросил прочь. Вийон охнул, когда из-под меди появилось бледное худое лицо женщины, напоминающее лицо ангела.

– Эти катарские псы заставили меня убить в лоне мое собственное дитя, – сказала она глубоким, звучным голосом, который стал более женственным теперь, когда она не скрывалась под маской. – Для них любое дитя в животе матери – это дьявол, а рождение – выход в мир еще одного ангела, сброшенного с неба на землю. Каждое рождение – это поражение, а живой отрок – трагедия. Да, Вийон, ты верно обо всем догадался. Я некогда была Совершенной. Как Эсклармонда из Фуа, как Гормонда де Монпелье. А когда я оказалась в тягости, Рауль Нотье приказал мне сбросить плод, утверждая, что рожу я дьявола, и привел меня к городскому палачу, который убил мое любимое дитятко! И когда после всего пережитого я рыдала, вошел в меня ангел мщения. И сказал мне: ступай и карай грешников! Карай не тела, поскольку грешники презирают сей мир, сотворенный, по их вере, дьяволом, но их души. Ведь всякий манихей верит, что в теле его скрыт ангел, сброшенный на землю ради покаяния. Убить его – это нечто большее, чем уничтожить его бессмертную душу. Долгие годы я мстила за своего ребенка. Я похищала еретиков, приводила их сюда и приказывала мучить их до смерти. Когда же они умирали, а ангелы покидали тела, я отрубала им крылья, чтобы никогда уже не могли они покинуть этот мир. Может ли быть бо́льшая кара для манихея, чем искалечить прекраснейшую и благороднейшую часть его души? И заставить ее навсегда остаться здесь, на земле, где, согласно катарской вере, царит ад? Теперь, Вийон, ты знаешь все. И даже больше, чем должен!

– У меня еще много вопросов! – выпалил поэт. – Рассказываешь ты так захватывающе, что я охотно выслушал бы и другие подробности этой истории. Например, зачем…

– Гийом, Пювер! – крикнула она и хлопнула в ладоши. – Бегом сюда!

Вийон отскочил. Глянул на окованные двери, в которые должны были ворваться слуги и стражники-убийцы. Засовы и правда заскрежетали, а тяжелые створки отворились. На пороге стоял один из прислужников Ру – рослый верзила с лицом, клейменным некогда раскаленным железом. Медленно шагнул вперед, потом сделал второй шаг… И свалился на пол. В спине его торчала арбалетная стрела, воткнувшаяся чуть ли не по оперение. А позади него, на лестнице, поэт заметил приземистую фигуру Рауля Нотье с тяжелым арбалетом в руках.