– Марта сказала, что вчера они написали матушке. Думаю, скоро она и Бриттани приедут сюда, чтобы забрать меня, – всхлипывает малышка. – А ведь завтра Рождество.

Она шмыгает носом и тут же, сквозь еще большие горькие слезы, признается:

– Это я во всем виновата. Я так хотела, чтобы мы все вместе встречали праздник в этом доме, что даже написала Санте. Но я не хотела, чтобы вышло вот так и ты заболела…

«О, бедная Эми, – вместе с сестрой плачет и моя душа. – Ты ни в чем, ни в чем не виновата. Только не рыдай так горько, я справлюсь, я сильная, я обязательно вернусь…»

И все опять исчезает. Как оказалось, надолго, чтобы быть взбудораженным звуком открывающейся двери, впечатывающейся в стену, и голосом. Его голосом.

– Где она?

Я слышу торопливые шаги, и как он опускается рядом, берет за руку и целует в ладонь. Я чувствую это, впервые за долгое время я ощущаю хоть что-то, кроме звуков, и это его поцелуи. Меня почти прошибает молнией, когда его губы вновь касаются моей ладони и чувствительной точки у запястья.

Едва слышно с моих губ срывается стон, такой тихий, что я уверена, слышит его только Малкольм.

– Вон! – кричит он кому-то. – Все вон!

И мы остаемся одни. Я слышу шорох одежды, которую он снимает с себя.

– До чего ты довела себя, моя девочка? – шепчет он, прижимая мою ладонь к своей груди, и я чувствую, как под пальцами бьется сердце. – Что же случилось, пока меня не было? Голод? Ты пыталась сдержать его?

Но ответить я не могу, лишь стук под моей рукой «тук-тук-тук» занимает все мои мысли.

– Ты возненавидишь меня за это, – продолжает Эдриан, и в голосе его звучит скорбь. – Но я знаю только один способ тебе помочь… Прости меня, если слышишь.

Он вновь подносит мою руку к своим губам и целует каждый пальчик, медленно, осторожно, а после движется вверх по руке, оставляя невесомые касания губ на локте, предплечье. Откидывает с меня одеяло, и я чувствую его дыхание на своей шее и новый поцелуй у ключиц, в ложбинке у подбородка, а после на щеках и кончиках губ.

– Прости, только прости меня, – продолжает шептать он, и я чувствую, как его горячие руки скользят по моей одежде, жар проникает через ночную рубашку, и я бы выгнулась навстречу его ласкам, если бы могла.

Он развязывает нехитрые шнурки ночнушки, чтобы высвободить мою грудь, и припадает к ней губами. Обводит языком сосок, втягивает его, нежно играет с ним, поглаживая пальцами второй.

В этом есть что-то извращенное, порочное, ведь он бы мог взять меня без малейшего сопротивления сразу, но вместо этого продолжает медлить, просить о прощении и ласкает так аккуратно и трепетно, словно даже в такой ситуации пытается сделать наш первый раз не похожим на изнасилование.