Празднество в честь богини весны Геддероны – не повод забывать об угрозе, нависшей над Даруджистаном. Если и дальше делать вид, будто никакой угрозы нет, малазанцы явятся сюда с такой же неизбежностью, с какой весна сменяет зиму. Их мечи разом прекратят все праздники. От дяди Мамота Крокус знал, что после захвата малазанцами других генабакийских городов жизнь там сделалась унылой и однообразной.
Крокус подошел к своему дому, кивнул старухе, которая сидела на крыльце, посасывая трубку, и толкнул дверь. Коридор был пуст – ребятня носилась по улицам. Тишина действовала успокаивающе. Все вокруг было привычным и знакомым.
Скрипя ступенями, Шалунишка поднялся на второй этаж. Перед дверью в дядино жилище парила его крылатая ручная обезьянка, безуспешно пытавшаяся совладать с дверной ручкой. На Крокуса она даже не взглянула. Парень отпихнул назойливое животное в сторону и открыл дверь.
– Опять набедокурила, Моби? – спросил он обезьянку, пропуская ее внутрь.
Крылатое существо молча вцепилось ему в волосы и замерло.
Дядя Мамот был занят приготовлением травяного чая. Не оборачиваясь к племяннику, он спросил:
– Чаю желаешь, Крокус? Что же касается надоедливой особы, которая восседает у тебя на голове, я уже по горло сыт ее проделками.
Обезьянка фыркнула и перепорхнула на дядин письменный стол, где и распласталась, скинув вниз несколько листов пергамента.
Держа в руках поднос с чаем и чашками, Мамот подошел к Крокусу. Водянистые старческие глаза скользнули по лицу Шалунишки.
– Мальчик мой, да ты, похоже, устал.
Из двух стульев Крокус выбрал менее драный и сел.
– Устал, дядя. И настроение паршивое.
– Тогда тем более тебе надо выпить чаю. Мой чай творит чудеса.
– Кто его знает, – не поднимая головы, пробубнил Крокус.
Мамот опустил поднос на столик, затем тоже сел.
– Меня не особо тревожит нравственная сторона избранного тобою ремесла, ибо я с сомнением отношусь к любым правам, включая и право собственности. Я всегда считал, что даже привилегии не освобождают человека от ответственности. Привилегия собственности требует от владельца оберегать все то, чем он владеет. Единственная моя забота – это неизбежный риск, которому ты подвергаешься.
Мамот наклонился, взял фарфоровый чайник и разлил душистый напиток по чашкам.
– Пойми, мой мальчик, вору непозволительно быть рассеянным. Любая отвлекающая мелочь может оказаться роковой.
– Скажи, а о чем ты писал все эти годы? – вдруг спросил Крокус, указывая на письменный стол.
Удивленный Мамот так и не донес чашку до рта.