Мамот приготовился ответить племяннику, но так и не раскрыл рта. Крокуса это удивило: какую же тайну не решился раскрыть ему дядя?

Старик залпом допил чай и поставил чашку на столик.

– Никто толком не знает ни что сталось с ними, ни как они превратились в тех, кем являются ныне. Эта раса существует. Их видели все, кто видел армию малазанцев. Возможно, ты даже слышал, как их называют. Это тлан-имасы.

Расталкивая локтями мешавших ей прохожих, Печаль шла вслед за толстяком. Хотя он и спешил, скороходом он не был. Слежка за ним могла бы стать приятной прогулкой, если бы не ураган, бушевавший в голове новобранки. И подняло этот ураган одно-единственное слово, произнесенное сержантом Бурдюком.

Ясновидец.

Что-то черное, таившееся у нее в мозгу, вдруг пробудилось и теперь отчаянно воевало с окружающим миром. Но сила, вначале подавившая ее своим всемогуществом, постепенно сдавала позиции и отступала. Печали вдруг почудилось, будто она слышит тихий детский плач.

– Я – Котиллион, – прошептала Печаль. – Я – покровитель ассасинов. Меня называют Веревкою Тени.

Детский плач почти затих.

– Ясновидец мертв.

«Какой ясновидец?» – спросила другая часть разума новобранки, отстраненно следившая за происходящим.

– Я – внутри тебя и в то же время очень далеко. Я нахожусь рядом с Повелителем Теней, чье имя Амманас. Здесь же я являюсь десницей смерти.

Печаль улыбнулась и кивнула. К ней вернулось прежнее самообладание. То непонятное, что вырвалось было наружу, ушло в глубины. И снова Печаль ощутила себя идеальным ассасином, неподвластным гневу, страху и слезам.

Она глубоко вздохнула и сосредоточилась на выполнении приказа. Толстяк был опасен. Чем именно – предстояло выяснить, но всякий раз, вылавливая его глазами, Печаль настораживалась. Опасен. А тот, кто опасен, должен умереть.

Рынок на Соляной улице, что в прибрежной части города, бурлил, переполненный горожанами и приезжими. Полуденная жара лишь усугубляла букет разнообразнейших запахов (увы, далеких от благовонных ароматов), пропитавших окрестные улицы и переулки. Уставшие, потные торговцы переругивались с соперниками, выкрикивая проклятия через головы покупателей. В разных уголках рынка то и дело вспыхивали потасовки, но дерущихся по большей части успевали разнять еще до появления сердитых, очумевших от жары караульных городской стражи.

Восседая на травяных подстилках, местные ривийцы гнусавыми, монотонными голосами расхваливали нежнейшую конину. Неподалеку под навесами расположились гадробийские пастухи, окруженные блеющими овцами и мекающими козами. Кроме скота они продавали прямо с повозок свои знаменитые сыры и глиняные кувшины с хмельным напитком из кислого молока. Даруджистанские рыбаки носили шесты, увешанные копченой рыбой. За ними увивались полчища мух. Катлинские ткачи облюбовали себе уголок потише, где и расселись, загородившись рулонами ярких тканей. Гредфаланские крестьяне бойко торговали свежими горьковатыми фруктами и сладкими клубнями. Равнодушные к толпам, двигались телеги торговцев дровами. На вязанках, обозревая шумный и пестрый мир, сидели их дети. Все эти мирские заботы и радости не волновали приверженцев Тысячи сект Дрека. Облаченные в темные одежды, мужчины и женщины восхваляли достоинство своей секты. Над головой они держали флажки с вышитыми или нарисованными символами их сект.