– Но это, Паран, было еще не самое худшее предательство, – наконец сказал Колль, подняв глаза на капитана. – Худшее совершил я сам, когда ушел от борьбы. Я ведь мог оспорить ее притязания и все вернуть.

Он плотно сжал губы. Можно было только догадываться, какая буря бушевала сейчас в душе этого человека. Совладав с собой, Колль продолжал ровным, безжизненным голосом:

– Люди, которых я знал с детства, начали меня сторониться. Для даруджистанской знати я умер. На улице они делали вид, будто не знают меня. Я заговаривал с ними – они не слушали и спешно уходили. Напрасно я простаивал у оград их домов, пытаясь их дозваться. Я стал мертвецом, Паран. Она добилась даже того, что в городской летописи против моего имени написали: «Умер». И я согласился с этим. Я умер для них. Ушел. Исчез. Одно дело, когда тебя предают те, кого ты считал друзьями. И совсем другое, когда ты предаешь собственную жизнь. Вот так-то, Паран.

Капитан прищурился, глядя в темноту, где дремали холмы.

– Мне знакомы игры знати, – сказал он. – Они везде одинаковы. Как и ты, Колль, я родился в знатной семье. Но прежний император ненавидел знать и указывал нам место где только мог, пока мы и в самом деле не стали похожими на испуганных, забитых собак. И забитость длилась годами. Императору требовалась безраздельная власть, а знать ему мешала… Да, Колль, у знати есть длинные родословные, есть гордость, а есть пустая спесь. Она-то и не позволяла нам усваивать уроки жизни. Когда я оглядываюсь на свою жизнь – на все эти интриги, заигрывание с императорской властью, стремление подставить ножку другим и таким образом возвыситься самому… получается, я и не знал настоящей жизни.

Паран опять повернулся к огню.

– С тех пор как я выскользнул из узды Малазанской империи и навсегда обрубил концы сомнительных привилегий, которыми так кичилась наша знать, я еще никогда не ощущал себя столь живым. Я понимаю: прежде я ловил лишь бледные отблески жизни, принимал их за настоящую жизнь. Может, мы оба ощущаем эту правду и нам страшно посмотреть ей в лицо?

Колль хмыкнул.

– Я не настолько смел, как тебе могло показаться, Паран. Ты в своих раздумьях зашел гораздо дальше моего. Если я тебя верно понял, ты вот сейчас сидишь, глядишь на меня и пытаешься убедить старый пень, именуемый Коллем, что он живет настоящей жизнью. Такой, какой не знал в своем богатом доме, полном слуг. Ты хочешь, чтобы я поверил, будто ту жизнь и жизнью-то назвать было нельзя. Ты так считаешь?

– Я почти ничего не знаю о твоей жизни, Колль, и поостерегусь делать поспешные выводы.