Возможно, он прав. Несмотря на склонность к разврату, Джирал не дурак.

Перед мысленным взором Арчет вдруг предстали бледные и пышные формы Ишгрим; она подумала, как овладеет ими, подобно Джиралу, который прямо сейчас овладевал тремя девушками, спавшими в его постели. Она могла… нет, она знала, что может воспользоваться этим телом, как любой другой вещью в доме из тех, что куплены. Точно мякотью фрукта из кладовой и кожей камзола, который предпочитает носить.

«Может, ты у нас дура, Арчиди? Никогда об этом не задумывалась?»

Она спешилась в залитом солнцем внутреннем дворе, все еще слушая бормотание внутреннего голоса, который снова и снова повторял те же мысли. Подручный конюха куда-то запропастился. Мальчишка туповат, но почему он не услышал цокот копыт Идрашана, когда она заехала во двор? Арчет мрачно взглянула в сторону конюшни, ощутила всплеск гнева, распаленного крином, и аккуратно его притушила. «Нельзя срываться на слугах», – учил Флараднам, когда ей было шесть, и это правило застряло в памяти. Она сама подвела Идрашана к коновязи у входа в конюшню, привязала и отправилась на поиски Кефанина.

И нашла.

Он полз по полу, окровавленный, прямо за порогом главного входа. Услышал, как она вошла, и попытался встать. От крови волосы на половине головы слиплись и будто потемнели; она капала с его лица на каменные плиты, отмечая путь, который ему удалось проползти.

Арчет оцепенела от неожиданности.

– Кеф? Кеф?!

Кефанин поднял голову, устремил на нее взгляд, и его губы зашевелились, словно у рыбы на крючке багра. Арчет рухнула на колени рядом со своим мажордомом, схватила его и подняла, приблизив лицо бедолаги к собственному уху. Она почувствовала на щеке кровь.

– Простите, госпожа… – чуть слышно, срывающимся голосом пробормотал евнух. – Мы пытались помешать. Но они ее забрали.

Глава 25

Глава 25

Следующие дни прошли для Рингила будто в лихорадочном бреду после полученной в бою раны, которая никак не заживет.

Он не знал, что из увиденного наслал Ситлоу ради собственной выгоды, а что было обычной человеческой реакцией на время, проведенное в Олдрейнских болотах. Так или иначе, ощущения ужасные. Пейзажи и интерьеры, которые он считал реальными, внезапно плавились и рушились вокруг, будто стены из воска, сдавшиеся под натиском пламени; хуже того, за ними проступало холодное мерцающее сияние, как отражение Ленты на далеких водах. От собственной беззащитности перед этой пустотой ему хотелось свернуться клубочком и рыдать. Люди, которых не могло быть рядом, приходили и уходили, склонялись над ним и изрекали загадочные мудрые фразы с хладнокровием змеи, шипящей у самого уха. Кого-то он знал, в других чувствовалось что-то кошмарно полузнакомое – будто он должен их знать, и знал бы, окажись его жизненный путь слегка иным. Они же в любом случае вели себя так, будто хорошо его знали, и эта логика сновидения вызывала у Рингила наибольший ужас, поскольку он испытывал ощутимую уверенность, что теряет части самого себя или меняется, подстраиваясь под «гостей».