– Уходите. Моя помощь – смертельный яд.
«Вот я и в Венис-Бич», – подумал он.
– Со мною примерно такая же история. Может быть, нам удастся уравновесить друг друга.
Теперь она обернулась, сдвинула назад свою вязаную шапку и затем потерла ладонью лоб, а потом подбородок, как будто страдала от головной боли или очень устала.
– Вы знаете, кто я такая, – сказала она. – Не называйте
Она вернулась, поднялась к въезду на мост и пошла по Делл-стрит вдоль провисшего сетчатого забора белого тюдоровского дома, в котором Салливан подозревал ресторан. Когда она миновала его и оказалась на полпути к знаку «стоп», извещавшему о выезде на Саут-Венис, он тоже двинулся вперед.
Сделав несколько шагов, он остановился и растерянно посмотрел на свои ноги.
На нем были… чьи-то чужие штаны, вот что на нем было. Вместо синих джинсов, которые он надел в спортзале Сити-колледжа, он увидел строгие серые шерстяные брюки. С манжетами. Он нагнулся, чтобы прикоснуться к ним, и тут в плече снова затрещало, рукав оторвался и сполз по руке. Рукав тоже оказался шерстяным, Салливан в недоумении похлопал себя по бокам – тоже шерсть, и не что иное, как пиджак. Он не удержался и оглянулся проверить, не осталась ли его кожаная куртка лежать на мосту. Ее там не было.
Он потянул оторвавшийся рукав. Верхний край был аккуратно заделан, и с изнанки оказались пришиты металлические кнопки. Он ухватил манжету другого рукава, дернул, и этот рукав тоже оторвался с таким же потрескиванием. (Он отметил, что теперь на нем белая сорочка с длинными рукавами, а не фланелевая клетчатая рубашка.) Пиджак оказался непростым – его можно было носить с длинными или короткими рукавами.
«Но, – спросил он себя, – кому может прийти в голову ходить в пиджаке с короткими рукавами?»
«Ну, – ответил он сам себе, – фокуснику, наверное. Чтобы показать, что он ничего не прячет в рукава. Гудини был фокусником, верно? Может быть, я вовсе не потерял маску, а надел ее».
Он тяжело вздохнул и уставился на плескавшихся в воде уток. Он отнюдь не успокоился, и смысл наведенной изоляции, превращения в единственное движущееся существо под объективом микроскопа ускользал от него.
Он посмотрел на руки, и в контексте событий этого дня, подчинявшихся логике разве что фантастического сна, не очень испугался и даже не особенно удивился, увидев (хотя сердце его снова забилось чаще), что они другие. Пальцы стали толще, ногти были обстрижены, а не обкусаны, и большие пальцы удлинились. На суставах появилось несколько маленьких шрамов, а вот тех шрамов, которые он помнил, не было.