– Хочешь пить? – спрашивает он.

За последний час он задал мне ряд вопросов, которые варьировались от невинных, например: хочу ли я пить, голодна ли или чувствую ли себя комфортно, до опасных, например: где находятся Вульф и Аполлон, действительно ли я Стерлинг и как я могла так поступить с ним.

Опасные вопросы предназначены для того, чтобы сбить меня с толку, а каждый вопрос, встреченный молчанием, усилит его гнев в два, а то и в несколько раз. Он как тикающая бомба, которая вот-вот взорвется у меня перед носом, а мне просто… нужно еще немного времени.

– Ты любишь Джейса? – спрашивает он. – Его смерть разбила бы твое сердце?

На последнем слове его глаза загораются таким блеском, что к моему горлу подступает желчь.

– Гипотезы нас ни к чему не приведут, – как только слова слетают с моих губ, я проклинаю себя за несдержанность.

Поскольку это первые слова, произнесенные мной в этом помещении, мой голос звучит хрипло. И это совсем не соответствует тому уверенному образу, который, как мне казалось, я поддерживаю.

Нездоровый блеск в его глазах растет, пока выражение лица не становится безумным. Он встает со своего кресла и, подойдя ко мне, проводит пальцем по щеке. Я стараюсь не шевелиться, даже когда он прикасается к проявляющемуся синяку на моей челюсти.

Это не первая травма, которую он мне нанес, и не последняя.

Он нажимает на синяк, и тупая боль в лице усиливается, а я, чтобы не выдать своих чувств, закусываю внутреннюю сторону щеки и смотрю на него, ожидая, когда ему это надоест.

– Я и забыл, как твои страдания возбуждают меня, – улыбается он. – И здесь нет необходимости притворяться. Мы с тобой… можем повеселиться и без притворства.

Я чувствую, как сжимается мой желудок при воспоминаниях о том, что происходило в его квартире. Тогда мне некуда было бежать, и я могла лишь искать спасения, вжимаясь в стену или пол. Паркер не всегда бил меня. Иногда он забирал то, что мне было дороже всего, и заставлял смотреть, как горят эти вещи. Фотографии, детские мягкие игрушки и другие памятные предметы, которые были дороги моему сердцу.

С легкой усмешкой Паркер выходит из помещения, опираясь на трость. Каждый его шаг сопровождается глухим стуком, но хромота практически незаметна. Если бы я не знала, что произошло, то подумала бы, что он просто растянул мышцу. Однако я испытываю удовлетворение от осознания того, что Вульф нанес ему непоправимый ущерб. Хотя я бы предпочла, чтобы скалы завершили начатое им.

Спиной ко мне снаружи стоят двое мужчин, и когда Паркер что-то тихо говорит им, они покидают свой пост.