– Какого хрена ты творишь? – спрашивает она, и кто-то хватает меня сзади за рубашку и отрывает от Коры.

Моя реакция оставляет желать лучшего. Я пытаюсь подняться на ноги, но они меня не слушаются, а мой взгляд медленно переходит на ярко-голубое небо, свет которого почти обжигает мои глаза. Кто-то нависает надо мной, и моему мозгу требуется всего секунда, чтобы сложить воедино лицо и имя того, кому оно принадлежит.

– Мщу, – спокойно произносит Паркер и бросает что-то Коре: – Надень это.

– Пошел ты.

– Тогда поступим по-плохому, – говорит он и кладет что-то мне на грудь.

Он давит на нее, и я чувствую, что не могу сделать вдох. Мои веки отяжелели, и я не способен контролировать свое тело и заставить себя что-либо сделать. Жжение, появившееся в моей шее, теперь охватывает все мое тело. Я пытаюсь сопротивляться и заставить свои мышцы работать, но все, что я делаю, это прижимаюсь к предмету, лежащему у меня на груди.

– Прекрати! – кричит Кора. – Ты делаешь ему больно.

– Хорошо, – говорит Паркер. – Это только начало.

Потеряв контроль над реальностью, я закрываю глаза. Их голоса исчезают, а затем грубые руки поднимают меня. Люди, держащие меня на руках, молчат, а я не могу сделать ничего, кроме как злиться на свою уязвимость. Пока они куда-то тащат меня, я будто бы плыву, но каждый их шаг рикошетом отдается в моем черепе. Я словно охвачен огнем и окружен тьмой.

Это только начало.

До этого дня я не испытывал подобной боли. Я хочу потерять сознание, но этого не происходит, и, парализованный, я продолжаю бодрствовать, хотя не могу пошевелить даже веками. Меня швыряют в то, что, как я предполагаю, является еще одним багажником, и укладывают мое неподатливое тело, складывая ноги и руки так, чтобы я мог поместиться в него. Поездка превращается в настоящий ад. Я не в состоянии защитить себя и закрыться руками при резких поворотах, и поэтому не раз ударяюсь головой.

Наконец машина останавливается и багажник открывается. Солнечный свет померк, и я чувствую, как моей кожи касается прохладный воздух. Чьи-то руки вытаскивают меня наружу, подхватывают под мышки, и в течение нескольких минут двое или трое мужчин куда-то меня несут. Они швыряют меня на пол, и мои кости трещат от удара. А потом за мной с грохотом закрываются двери. На несколько секунд я будто погружаюсь в гробовую тишину, а затем слышу, как закрывается еще одна дверь.

Я ненавижу беспомощность, которая меня переполняет. Она напоминает мне о жизни с моим отцом. О том, как ему нравилось слышать удары кулаков о плоть, а я был слишком слаб, чтобы защитить свою бедную мать. Слишком слаб для того, чтобы что-либо предпринять. Я не мог сбежать, не мог взбунтоваться. Мне приходилось жить с этим.