У меня поднялись брови. Что?! Такого еще не бывало.

– Завтра? – переспросил Райн.

– Почему? – прохрипела я.

Мои пальцы вцепились в его руку. Надеюсь, я не выдала, как крепко мне приходилось за него держаться.

– Очень важно, чтобы Кеджари завершился, – сказал министер, как будто это отвечало на наш вопрос.

– Да, безусловно, – сказал Райн. – Но почему…

– Ниаксия признает, что невозможно с уверенностью заявить, будет ли через три недели существовать Сивринаж.

Министер едва заметно поднял подбородок, указывая куда-то вдаль.

Мы обернулись.

Ворота амфитеатра стояли широко распахнутыми, являя величественный вид на город. Мой взгляд поднялся к верхней части стен амфитеатра и видневшимся за ними очертаниям Сивринажа.

– Проклятье, – выдохнул Райн.

Я не могла заставить себя заговорить, даже выругаться.

Я знала, как выглядит Сивринаж. Выучила каждую черточку этого пейзажа за миллионы печальных мгновений, проведенных у окна моей спальни. И хотя я никогда не забывала, что это город – и королевство – жестокости, я не думала, что мой бесконечно прекрасный дом превратится… вот в это.

Город Сивринаж всегда был изящен, как наточенный клинок, но сейчас клинок вынули из ножен и испачкали кровью.

Стены амфитеатра окаймляли тела, насаженные на пики. Некоторые еще подергивались в предсмертных муках, и Матерь знает как долго из них утекала жизнь. Их были сотни. Так много, что вереница уходила далеко вдаль, где уже было не разобрать очертаний тел. Но мой отец не начинал того, чего не мог закончить. Я знала, что пики продолжаются по всей длине стен и там, где я их не видела.

И под каждой пикой, расправленные в гирлянды смерти, были приколоты их крылья – бессчетное количество оперенных крыльев, прибитых к древним камням. Красно-черная кровь текла вниз по белому мрамору обманчиво изящными ручейками, поблескивающими в свете фонарей под радугой коричневых, золотых, белых, серых и черных перьев.

Мы неделями были заперты в Лунном дворце, оторванные от мира. Предостаточно, чтобы война против ришан набрала обороты. Но все равно масштабы оказались ошеломляющими. Тошнотворными.

«Я тренировался триста лет, – прошептал мне в ухо Винсент. – Нужно действовать решительно и умело».

– Отдохните, пока у вас есть такая возможность, – сказал министер, как будто не произошло ничего заслуживающего внимания.

Он указал на другую дверь, за которой был виден большой зал Лунного дворца: