– Лекарства хватит, – сказал Райн, радуясь тому, что у него хорошие новости и повод отвлечься.

Вернувшись, он сел на кровать и вылил зелье мне на живот. Я не дрогнула, когда моя открытая рана зашипела и запузырилась, сплавляя плоть с плотью.

Я знала, что горе Райна было таким же, как у меня. И даже больше. Мне хотелось прикрыть рукой эту рану в его сердце, хотя моя собственная рана грозила разорвать меня пополам.

Когда он отставил пузырек, я уронила ладонь на его руку. Она теперь ощущалась под моими пальцами такой знакомой, с узловатыми суставами, со шрамами и жесткими волосками.

Он не шевелился. Потом медленно перевернул ладонь, сомкнул пальцы вокруг моих и описал по моей руке кружок большим пальцем.

Это было так уютно… так же, как чувствовать его губы на шее.

Я хотела сказать, что прошу у него прощения. За то, что сделал мой отец обоим нашим народам.

«Это война, – прошептал Винсент у меня в ухе. – Власть требует безжалостности. Чего ты от меня ожидала? В наших сердцах течет черная кровь».

И хуже всего было то, что я эту необходимость понимала. Понимала, но все равно ее ненавидела.

– А я ведь чуть не отправил туда Мише, – сказал Райн. – Через две недели она могла бы оказаться там.

От этой мысли мне стало еще поганее.

Я почувствовала, как дернулась простыня, когда вторая его рука сомкнулась в кулак.

– Твой отец, – сквозь зубы проговорил Райн, – конченое чудовище.

На какое-то мгновение я согласилась. Но так же быстро внутри поднялась и зароптала волна раскаяния.

Я наверняка чего-то не знала. Винсент стал бы так поступать, только если бы у него не было выбора. Только если ришане уже устроили что-то похуже или собирались устроить.

Он не стал бы так со мной. Зная, что я собираюсь делать. Зная, зачем я вообще полезла в этот жестокий турнир.

Не стал бы.

– Должна быть какая-то причина. Наверняка у него не было выбора.

Мне были отвратительны на вкус эти слова. Я ненавидела себя за то, что вообще их произношу.

Голос Райна был холоден и тверд.