Из второй открытой двери, хромая, появился Ибрихим.

Чтоб меня…

Не знаю, как он выжил.

Лук он держал железной хваткой, но уже пустил стрелу и пытался приготовить другую. Здоровую ногу он теперь подволакивал, она была скрюченная и покалеченная. Его руки настолько перепачкались в крови, что не удавалось определить, как именно они пострадали, – было понятно только, что они изранены, и сильно. Если и оставались сомнения, одно то, что он не мог даже дотянуться до колчана, их развеивали.

Он поднял голову, и его рот перекосило гримасой решимости. Одного глаза у него не было, по лицу струилась кровь.

Матерь, подумала я, несладко ему пришлось.

Я подошла поближе. Он не сводил с меня оставшегося глаза, шаря в поисках оружия.

Звуки толпы позади меня изменились, но я не сразу смогла понять как. Только оказавшись в двух шагах от Ибрихима я поняла…

Смех.

Они смеялись над ним.

Ибрихим умудрился взять на изготовку лук. Но руки у него дрожали так сильно, что пальцы соскакивали с тетивы. Он не смог бы ее натянуть.

Он вздернул подбородок и ухмыльнулся. Звук он распознал раньше меня. Впрочем, он, вероятно, слышал его всю жизнь.

– Жалеешь меня? – прохрипел он.

Я покачала головой.

Нет. Жалости к Ибрихиму я не чувствовала. Он сражался, и сражался хорошо.

Может, мы с ним были похожи. Оба воспитывались в мире, который надел на нас путы. Оба научились драться вдвое яростнее, чтобы возместить то, чего нам не хватало. Обоим было что ненавидеть.

Я стояла всего в двух шагах от него. Достаточно близко, чтобы увидеть, как у него чуть опустились плечи и по лицу промелькнула тень.

Он подумал о том, чтобы сдаться.

– Нет. Не останавливайся. – Я достала из ножен второй клинок. – Пошли они все. Не давай им насмехаться над тобой. Дай мне честный бой, а я дам тебе честную смерть.

Он стиснул зубы. Через секунду он разжал трясущиеся пальцы и выпустил лук, и тот упал на землю. Когда Ибрихим вытащил меч, он едва смог справиться с его весом. Но все же вложил в эти последние выпады все, что у него осталось.