Ночь холодна. Единственное тепло исходит от пожаров, полыхающих по всему Салине.
Ночь холодна. Единственное тепло исходит от пожаров, полыхающих по всему Салине.
Но холода я не чувствую. Пролетая над городом, от которого осталась лишь тень былого величия, я не ощущаю ничего, кроме удовлетворения. Год был тяжелым. Вот уже почти два века я ношу корону. Немногим ночерожденным королям, да и другим королям в Обитрах, удавалось столь долго не выпускать власть из своих рук. Мне давно это известно. Однако с недавних пор мои враги вновь зашевелились. Пока они держатся в тени. Но я чувствую их присутствие на каждом балу и каждой встрече. Я ощущаю их глаза на себе и когда нахожусь один у себя в спальне, и когда окружен подданными.
Но холода я не чувствую. Пролетая над городом, от которого осталась лишь тень былого величия, я не ощущаю ничего, кроме удовлетворения. Год был тяжелым. Вот уже почти два века я ношу корону. Немногим ночерожденным королям, да и другим королям в Обитрах, удавалось столь долго не выпускать власть из своих рук. Мне давно это известно. Однако с недавних пор мои враги вновь зашевелились. Пока они держатся в тени. Но я чувствую их присутствие на каждом балу и каждой встрече. Я ощущаю их глаза на себе и когда нахожусь один у себя в спальне, и когда окружен подданными.
Власть – дело кровавое. Очень кровавое.
Власть – дело кровавое. Очень кровавое.
А за несколько последних лет я дал слабину.
А за несколько последних лет я дал слабину.
Но время мягкотелости закончилось. Я должен вырезать все свои слабости, как вырезают кусок гниющей плоти. И есть одна особая гнильца, которой я потворствовал слишком долго; опять-таки из-за своей слабости. Я был слишком слаб, чтобы отбросить нелепые фантазии о женщине – человеческой женщине, отвергнувшей меня. Слабостью было и нелепое утешение, которое доставляла мне мысль, что эта женщина продолжает где-то жить. И верность обещанию, которое я дал ей, – тоже слабость.
Но время мягкотелости закончилось. Я должен вырезать все свои слабости, как вырезают кусок гниющей плоти. И есть одна особая гнильца, которой я потворствовал слишком долго; опять-таки из-за своей слабости. Я был слишком слаб, чтобы отбросить нелепые фантазии о женщине – человеческой женщине, отвергнувшей меня. Слабостью было и нелепое утешение, которое доставляла мне мысль, что эта женщина продолжает где-то жить. И верность обещанию, которое я дал ей, – тоже слабость.
В последнее время мне снились сны. В них я видел ее. Видел себя, вонзающего меч в отцовскую грудь. Мне снился маленький мальчишка с серебристыми глазами, ударяющий меня мечом в сердце.