Это с трудом укладывается в ее голове. Кто же, глядя на женщину, лишившуюся всего и уже не заботящуюся даже о собственной сохранности, не считает ее опасной? А с другой стороны, Приена видела, как матери, дочери, вдовы ложились на прибрежный песок, готовые умереть, ведь, потеряв все, они лишились также и части души, той, что кричит: «Вставай, вставай и борись! Вставай и борись!» И она понимает, что это самая страшная жестокость, которую воинствующие мужчины могут сотворить с женщинами, за которыми охотятся.

Я скольжу пальцами по ее щеке, и на мгновение кажется, будто она почти ощущает мое присутствие, подается к руке, словно кошка.

– Командир, – Одиссей кивает Приене, почти что кланяется, подняв руку ладонью к ней, – это твои воины. Что бы ты посоветовала нам сделать?

Приена так удивлена, что не сразу находится с ответом.

– Мы можем переждать одну ночь. Подлатать ваших раненых, посмотреть, удастся ли заставить врагов напасть. А если они к нам не пойдут… тогда и подумаем, стоит ли идти к ним.

Одиссей склоняет голову. Приена смотрит на Пенелопу и видит, что ее царица едва не пожимает плечами. Ей так же непонятно, как относиться к почтительности царя, как и всем прочим в этой комнате. Приена качает головой. Это не ее проблема. Мужья и цари – головоломки для других женщин.

Глава 40

Глава 40

День перетекает в вечер, а вечер – в ночь.

Женщины сидят у костров в центре двора Лаэрта, едят и поют.

Сначала они не решаются петь. Ведь здесь повсюду мужчины – и не просто мужчины, а приближенные царя, мужчины, наделенные властью, – и на стенах, и в дверях дома. Они не привыкли слышать, как женщины поют что-то кроме причитаний по мертвым, ритуального плача. Приена этого не понимает. На ее родине женщины и мужчины пели вместе – в такой музыке, могла бы объяснить она, намного больше гармонии. Удивительно, что вы, греки, не решаетесь попробовать.

Приене нравится, когда ее женщины поют. Она надеется, что это пение смутит греков, что встали лагерем на другой стороне выжженного поля. Надеется, что они начнут гадать, что за странные создания ступили под сень этих стен, и, может быть, даже недооценят женщин, нашедших приют на ферме. Еще ей хотелось бы, чтобы они продолжали петь, а когда замолкнут, она велит притушить огни и прикажет женщинам затаиться в надежде, что тишина приманит врагов, заставив их совершить что-нибудь необдуманное.

Но и это не все.

Если по секрету – это далеко не все.

Приене просто нравятся песни женщин. Иногда, пусть и очень редко, она даже вплетает свой голос в их хор. Она поет эти песни – чужие песни – плохо. Ей кажется, что голос у нее как у полузадушенной ящерицы. Но никому, похоже, нет до этого дела, и это… приятно… Общее дело, для всех, никак не связанное с драками, убийствами, кровью и поражениями.