– Ты хоть знаешь, кто такие духи пира? – спросил Ральф насмешливо, приглаживая пятерней зализанные чернявые волосы. Значок шерифа больше не висел на его наплечной кобуре, зато там была соломенная кукла с разрисованным лицом.

Франц задумался на секунду и пожал плечами.

– Боги еды, наверное. Недаром ведь Джек так хорошо сырный суп готовит.

Ральф рассмеялся. В этот самый момент Франц бросился вперед. Конечно, он не смог застать врасплох главаря зверинца, зато это сделала его новообретенная сила. Привыкший к хилому Францу, никчемному Францу, пытающемуся убить себя Францу, Ральф, как и все, не ожидал, что Франц впервые попытается убить кого‐то другого. Потому один удар он парировал, а вот второй пропустил. Кулак двинул ему прямо в солнечное сплетение, отчего кашель из груди Ральфа вырвался не обычный, а кровяной, под аккомпанемент из хруста ребер, которые Франц переломал ему следующим пинком. Пробормотав нечто похожее на «Черт, красные же глаза, а не оранжевые!» и «Вот сопляк!», Ральф поднялся обратно на ноги лишь со второй попытки и тут же начал покрываться бурой шерстью.

Мерзкое, однако, это было зрелище: то, как сломанные Францем кости ломаются еще раз, чтобы тело Ральфа изменилось, теперь напоминая человеческое лишь очень отдаленно. Кожа порвалась, как ткань, челюсть вмиг обзавелась лишними зубами, став в два раза больше и мощнее. Неудобно, однако, быть врагом медведей! С волками, безобидными до полнолуния, куда проще. Франц приготовился сцепиться с грозным зверем, но тот вдруг прекратил меняться и даже отступил на шаг назад.

«Может, чтобы одежду не рвать? У него она вон какая нынче дорогая, брендовая», – подумал он, но тут же понял, что ошибся.

Просто у Ральфа отпала нужда драться, ведь Франца за шею вдруг схватила тонкая рука и сжала, как удавка, так что Франц аж почувствовал: еще немного, и у него оторвется голова.

Пушистые розовые наушники упали.

– Кармилла, – выдавил он, узнав ее красные ногти, воткнувшиеся ему в ключицы, и жасминовые духи. Прядь белокурых волос защекотала Францу плечо. – Кармилла!

Голос его сорвался в хрип, брызнул изо рта кровью. Гортань действительно рвалась под натиском худенькой ладошки, что откидывала и тянула голову Франца назад. Он скосил на ней глаза, вцепился в ее пальцы собственными, пытаясь оторвать их от себя, а сам – нагнуться, выскользнуть из хватки. Тщетно: вся кровь, которую Франц выпил до этого, была одной жалкой каплей по сравнению с той, которую Кармилла пилами годами. Его глаза просто красные, а ее – рубины, выдержанное гранатовое вино. И тысячи прожитых ею лет – это сталь, в то время как полвека жизни Франца не что иное, как бумага. Ему ни за что не одолеть древнюю графиню, даже полюби смерть его в ответ так же сильно, как он любит ее.