Это была Вериатель и совсем юная кельпи, чуть поменьше. Они снова завыли так, что кровь застыла в жилах всех присутствующих.

Старейшины повыбегали из-за каменного стола, началась толкотня по направлению к выходу. На юбку герцогини Амелотты кто-то наступил, оборвав ее. С лиц многих в паническом ужасе послетало все высокомерие. В конце концов стало ясно, куда именно ползут две кельпи. И многие застыли. Ослабший под действием Гейонеша Райгар, пошатываясь, только и смог, что налечь боком на стол, чтобы не упасть. Леонард тоже понял, что ползут к нему, и попытался с воплем убежать, перепрыгнул через стол, изогнувшись истощенным телом, и неуклюже заковылял прочь.

Оставляя за собой черную булькающую слизь, две кельпи свирепо, негодующе взвыли, не собираясь упускать добычу, и грузно заторопились. В их движениях не было ни грации, ни легкости. А глаза… Глаза горели нестерпимым злым огнем!

Все произошло за один миг.

Вериатель, оттолкнувшись передними копытами от стола, прыгнула на спину удирающему вампиру, повалила его, вцепилась зубами в плечо и рванула на себя. Хрустнуло. Рука с ключицей исчезла в челюстях демоницы, как в бездонной черной яме. Смрад из пасти нестерпимо отдавал гнильем. В исступлении Леонард закричал, когда его придавили к каменному полу, и попытался подняться. Но на него будто гора навалилась. А потом вторая демоница, поменьше, тоже блеснула белоснежными зубищами и отхватила часть бедра. Утробное рычание, стоны боли и ломающиеся с треском кости – все страшно перемешалось в явлении демонической смерти, жуткой, долетевшей эхом вплоть до самого коридора.

И вот уже мертвое и изувеченное тело с прогрызенным лицом, отчего тяжело было признать того самого Леонарда, – отчасти напоминающее труп, каким его выплюнула свирепая Мертвая Рулкия, – лежало на полу. Две кельпи продолжали рвать, терзать, глотать его с хрустом в каком-то довольном упоении.

Позже, когда уже ничего не напоминало об этом несчастном и убогом поэте, коим он себя мнил, демоницы замерли. Очертания их подернулись. И одна из лошадей поднялась в темноте, сгорбилась, а затем вытянулась. Ее тело побелело, обрело человеческий вид – и на притихший совет своими синими глазками воззрилась Вериателюшка… Воззрилась… И не по-человечески, жутко, довольно расхохоталась. Вслед за ней поднялась вторая кельпи. С бледным лицом, густо облепленным кровью, в черном платьишке до пят, с длинными смоляными волосами, с высоким лбом и какими-то преисполненными невинности глазами. В ней отчетливо узнавались черты Уильяма. Сомнений в его причастности к ее рождению больше не оставалось.