— Да. Я тоже рад познакомиться, Генри. И хочу пообщаться с тобой.

— Так садитесь. Подвиньтесь, пожалуйста, больной!

Генри плюхнулся назад, на край койки с раненым охотником, жадно слушающим весь разговор, и похлопал рукой по свободному месту. Филипп от такой простоты даже растерялся. Увидев смятение на лице графа, Генри, а точнее уши его, оттопыренные и большие, вспыхнули пунцом.

— Да что же это я… Давайте вон на ту койку сядем, пустую.

— Я хочу пообщаться с глазу на глаз. Пойдем прогуляемся, Генри.

— Ах да, простите!

И Генри, вскочив, поплелся за стремительно удаляющимся Тастемара. Когда он попал в главную залу, молитвенную, то осенил себя знаком Ямеса и негромко бросил служительнице, что скоро вернется. Затем нагнал Филиппа, стараясь подладиться под его энергичный шаг. Граф шел к берегу, минуя растянувшуюся цепочку идущих к реке и от реки женщин с тазами. Вот они вдвоем преодолели невысокую каменную оградку, прошли малую рощицу из берез, и Филипп замедлил шаг, чтобы не набрать на сапоги грязи.

— Вы, наверное, к господину Хиамскому явились? — стеснительно улыбнулся Генри. — Так его, увы, нет. Уехал в Глеофию проверять подразделение.

— Понятно. Да, я хотел поговорить с ним, заехав по пути следования к товарищам, — сказал Филипп. — Но раз Ярвена нет, то познакомлюсь с тобой. Как ты, привык к бессмертию?

— Да. Почти пять лет прошло, господин… Поначалу мучила сильная жажда, и приходилось господину Хиамскому покупать в тюрьме для меня по два-три смертника в месяц. После года стало проще, и я спокойно смог посещать храм. Сейчас служу господину Хиамскому, а когда его нет, то нахожу занятия при храме. Молюсь сам и помогаю тем, кто молится единому отцу нашему.

Филипп нахмурился, рассматривая сияющее лицо Генри. Уж слишком тот напоминал ему Уильяма простотой, чистотой души и отсутствием злых помыслов. А то, что Генри был добряком, читалось на его челе. И судьба у обоих схожая, думал граф. Оба лишились родителя в раннем возрасте, оба из простых, но умных и трудолюбивых. И если исключить, что Генри — вампир и срок его жизни удвоен, то и возраст Уильяма и Генри одинаков, ибо Генри примерно шестьдесят лет, что в переводе на человеческий около тридцати. Оба они настрадались в свое время, оба склонны к самопожертвованию, разве что пошли они разными путями. Из-за кельпи Уильям отрицает все божественное, и оно не укладывается в его образ жизни, в то время как Генри не видит себя без служения. Эта их поразительная схожесть Филиппу совсем не нравилась. Генри же, увидев, что Белый Ворон пристально разглядывает его, засмущался, и его уши снова вспыхнули багрянцем.