Черный скелет, закутанный в шкуру, вцепился пальцами в каменный край и сел. Поднеся к глазам – кровавым шарикам в темных провалах глазниц – обрубок второй руки, повернул голову к Джонни.

– Сделал все, что мог, – ответил тот.

Скелет свесил ноги из гроба, выбрался на пол. Наступив на поверженного Клифа, с хрустом склонился над ним, поднял его за волосы и, высунув длинный черный язык, облизал окровавленное лицо, заурчав, как довольный кот.

– Пусти его! – заорал Брун.

Он ринулся к чудовищу, но Джонни перехватил его, обнял, прижав к себе спиной, почти нежно прошептал на ухо:

– Бальтазару все равно, чью кровь пить. Он уникален. Он велик. Он изменит этот мир…

Выронив Клифа, Бальтазар снова наклонился, но наступил на рассыпанные бусины и грохнулся на пол, поскользнувшись.

– Не сразу, конечно, – добавил Джонни, ослабляя объятия. Брун кинулся к останкам альфы, выхватил кол и, прыгнув на Бальтазара, вонзил его в грудь, пробивая шкуру.

Сердце, покрытое красной слизью, выскользнуло через горло, покатилось по полу.

– Ты почти рассердил меня, медведь, – сказал Джонни, хватая застывшего Бальтазара за ноги и волоча его назад к гробу. Шкура съехала и осталась лежать на полу ковриком. – На твое счастье, сердце нельзя разбить. Нет такого вещества или предмета в нашем мире!

Брун задумчиво посмотрел на Джонни, складывающего скелет в гроб, и вытащил из кармана штанов черную руку. Крепко схватив склизкое сердце, он стукнул по нему рукой Бальтазара. Он колотил что есть силы, отбивая себе пальцы, калеча сломанное плечо, и тонкая трещинка побежала по оболочке, расширилась, черная жидкость брызнула из нее во все стороны, прожигая руку Бруна до костей.

– Нет! – закричал Джонни, обернувшись.

– Да, – сказал Брун и ударил в последний раз.

Сердце раскололось, выпуская наружу густую черную слизь, которая свернулась, а потом шустро поползла, как червяк. И Брун пронзил ее когтем Бальтазара, пригвоздив к полу.

Джонни дернулся, но ноги его подкосились, он рухнул на пол, прополз несколько шагов и застыл, каменея. Оболочка сердца превратилась в пыль, черная слизь растеклась лужицей, засыхая, нога Бальтазара, свешивающаяся из гроба, осыпалась прахом. Брун повернулся на спину, перекатившись на медвежью шкуру, выдохнул.

– Брун! – Эльза влетела в комнату, кинулась к нему, обняла за плечи. – Брун, как же ты… что произошло? – Она заплакала, прикоснулась к ранам на его лице. Он протянул сбитую в кровь руку, вытер слезинку на ее щеке.

– Я весь в крови, – прошептал он.

– Брун! Я вызову «Скорую»! Сейчас! Потерпи!

– Это так здорово, – улыбнулся он.