– Ну-ка, Гонз, поставь на место этого выскочку, – подстегнул его Этьен. – Скажи, как оно на самом деле?

Гонз еще больше ссутулился. За долгие годы его приучили выполнять одно и то же, а теперь вдруг заставляли сказать что-то иное. Он стоял, немо открывая и закрывая рот, как будто у него пропал голос. И все же сквозь натужный сип начали прорываться слова:

– Я… я… умер вместе с моей дорогой Бетти. – Он испустил долгий мучительный вздох. – Почти никто здесь не знал ее лично, для вас она лишь призрак, легенда. Но она была настоящей. Человек из плоти и крови. Такая же, как вы.

Зависшая тишина будто превратила их в мух, застывших в янтаре. С минуту никто не двигался, не говорил и, казалось, не дышал. Дрожащий голосок Твиллы, раздавшийся после, был похож на жужжание:

– Мы тронуты, Гонз, но традиции…

Традиции. Слово напомнило Дарту о приюте с его странными правилами: одна фамилия для выпуска, именная кружка в подарок, музыкальная шкатулка перед отбоем… С детства он не выносил, когда что-то гадкое, бестолковое или глумливое выдавали за соблюдение традиций.

– Их пора изменить.

– Ты что задумал? – напал на Дарта Этьен. – Хочешь устроить переворот?

– Даже если и так, кто мне помешает? Не ты ли?

– Может, и я.

– Тогда будешь следующим, кто отправится на виселицу, – невозмутимо сказал Дарт. – Стоит домографу узнать, чем ты занимаешься…

– Зависть – плохая штука, Дарт. – Этьен самодовольно усмехнулся. Смутить его было невозможно.

– От доносчика другого и не ожидаешь, – раздалось из толпы. Дарту не составило труда вычислить, кто это был.

– И о тебе, Этна, я знаю предостаточно. Не заставляй меня говорить, что именно.

– Вот нахал, – фыркнула оскорбленная лютина. Пыл ее тут же угас, и она спряталась за широкой спиной Корна.

Дарт был в курсе ее дел со слов Лины, которая не раз рассказывала о происках соперниц, повадившихся уводить клиентов из «Платьев на пол!». Этна оказалась наглее прочих и не боялась появляться в заведениях, охотясь за теми, кто жаждал острых ощущений. Сила лютины позволила ей снискать популярность. С точки зрения лютенов, ее дар был ошибкой, незаконченным обращением. Сохранив человеческое обличье, Этна могла похвастать зрачками-полосками, раздвоенным языком и огненными чешуйками, покрывающими тело. Саламандра, как ее прозвали обожатели, стоила больше, чем любая девица из «Платьев на пол!».

Он знал и другие секреты.

Красавчик Этьен ублажал женщин, а они щедро платили ему. Была даже та, что хотела выкупить его у домографной конторы, как ручного зверька. Но законы Пьер-э-Металя запрещали любую торговлю людьми, даже если речь шла о лютенах. Зато воровство в городе процветало. Вот и Коссет охотно промышляла этим, умея скрываться за считаные мгновения и теряться в пространстве. Карманщицу искали среди людей, хотя стоило обратить внимание на иное окружение, ведь Коссет была единственной лютиной, способной принимать форму вещей: фонарного столба, дерева или вешалки. Бильяна обменивала снадобья на еду и одежду, а близнецы Ларри и Лоран устраивали пляски в Хмельном квартале, собирая монеты со зрителей.