– Кого вы привезли?
– Вот этих, – уже в замешательстве продолжил балаганщик. – Мальчик, девчонка, а с ними сопровождающая. Ваши… эм… беглецы.
– Это малявки какие-то, а мне нужны подростки! Ты обмануть меня вздумал, паршивец?
Балаганщик коротко гикнул, словно его ударили или схватили за грудки, и тут же выдал:
– По счастливой случайности у меня и подросток есть.
Мерзкое, липкое, холодное чувство страха расползлось внутри нее, когда Офелия осознала, что речь шла о ней.
– Папа, что ты делаешь?!
Остальные слова превратились в неразборчивое мычание. Чармэйн зажали рот, чтобы больше не вопила. Уговоры дочери на балаганщика не подействовали. Снова взяв ситуацию под контроль, он свистнул, отдавая приказ, и этого хватило, чтобы участники труппы его поняли.
Фургон, где пряталась Офелия, закачался. За ней пришли, и все, что она могла сделать, затаиться среди мешков с костюмами и надеяться, что ее не найдут. Однако громадная ручища молниеносным движением пробила тюки и вцепилась Офелии в волосы. Она закричала, забрыкалась, вонзила ногти в грубую кожу. Попытки сопротивляться не изменили расклад сил. Ее выдернули из груды мешков, точно корнеплод с ботвой, и потащили из фургона, все так же держа за волосы. От боли выступили слезы, мешая разглядеть тех, кто собрался вокруг.
– Кто-нибудь знает ее? – Офелию снова потянули за волосы, вынуждая задрать голову и показать лицо. Свет фонаря ударил по глазам, она зажмурилась. Но здесь ее никто не знал.
– Ладно, – хмыкнул главный удильщик, что вел переговоры. – Дадим за нее десять монет.
– Нет. Так не пойдет, – обиженно заявил балаганщик. – Мы договаривались на пятьдесят.
– За троих, – прорычал голос. – А с этой как с селедкой: возни много, толку мало. Бери, сколько дают, и проваливай.
– Вы платите не за количество людей. А за мое время. И оно продолжает тратиться.
В ответ удильщик хрипло засмеялся. Остальные эхом повторили за ним, размножив смех и сделав его похожим на раскаты грома. Тот, кто держал Офелию, отвлекся и ослабил хватку. Она воспользовалась минутной заминкой, чтобы осмотреться.
Прилс, прижав детей к себе, стояла у фургона посередине. Их караулил вооруженный ножом удильщик. Пусть эту названную благотворительницу и подняли на смех, но трогать не стали. А вот Чармэйн, ничем не защищенная, оказалась в плену громилы, чьи раздутые от мышц руки сдавили ее, точно тиски. Дышала она с трудом, уже не сопротивляясь. Еще несколько удильщиков во главе с суровым бородачом обступили балаганщика и его труппу; музыканты хранили непроницаемое молчание, явно не поддерживая происходящее, хотя и не пытались вмешаться.