Может, среди этих Дев есть та, с которой Чеда дралась в пустыне?

– Ты.

Чеда задрожала. Она не могла поднять голову, просто не могла…

– Эй, ты!

Но выбора не было. Нужно ответить, ведь если она не подчинится, Дева убьет ее на месте.

Чеда подняла голову.

Дева сидела в седле, прямая, как копье: в одной руке поводья, на поясе сабля. Руки, покрытые татуировкой из хны, да темные глаза – вот все, что выделялось среди черных одежд.

И взгляд ее подведенных сурьмой глаз был направлен не на Чеду, а на погонщика, стоявшего рядом. Страх исчез.

– За мной, – велела Дева. Погонщик поклонился.

– Повинуюсь воле Королей. – Вот и все, что он мог сказать. Едва не плача, он развернул повозку, расплескивая грязь из лужи, и последовал за Девой к Таурияту. Чеда снова смогла дышать. Улица оживилась, словно немедленно забыв о Девах. Нужно было идти дальше… и Чеда пошла, шаг за мучительным шагом, к огромному холму, с которого смотрели на город дворцы Королей. Она столкнулась с кем-то, и руку обожгло болью, словно ее в расплавленное золото опустили. И вдруг боль исчезла. Но от этого стало еще тревожнее.

Исчезли и звуки: кто-то заговорил с ней, но она не смогла разобрать слов. Улица, потемневшая после дождя, побелела вдруг, занялась ярким светом – Чеда могла разглядеть лишь очертания домов, повозок и людей, словно смотрела на теряющуюся вдалеке старую жизнь, стоя на пороге новой.

Кто-то коснулся ее спины и повел. Куда? Она понятия не имела. Ей только стало немного тревожно, потому что она ведь должна успеть куда-то, но куда и зачем…

Вот Айя прошла мимо, сияя ослепительно, как солнце.

– Мама? – позвала Чеда, но Айя только взглянула на нее испуганно и поспешила дальше.

Яркость улицы сменилась тьмой. Чеду усадили на стул, вокруг нависали какие-то полки, сотни и сотни маленьких шкафчиков. Она не могла понять, зачем кому-то столько, и от этого ей стало смешно. Кто-то заставил ее положить руку на стол и начал срезать бинты. Боль вернулась, тупая, ноющая. Рука под бинтами похожа была на странный, уродливый фрукт, темно-синяя, почти черная. Как сердцевинка цветка адишары.

Какой-то толстяк с мощной челюстью сел напротив. Он просто сидел и пялился на ее руку, приоткрыв рот, ножницы выпали из пальцев. На мгновение Чеда поняла по его лицу, что надежды нет и яд распространился по всему телу. Но от мысли о том, что она умрет, стало почему-то еще смешнее.

Толстяк посмотрел наконец на нее, а не на руку. Из его покрасневших глаз покатились слезы, но он решительно тряхнул головой, вытер их и принялся бегать по комнате, выдвигая один ящичек за другим, потом смочил платок из какой-то склянки и прижал к ее носу. Запах был неприятный, она попыталась увернуться…