Я потянулся к окровавленной ладони Тисааны. Я мог бы поклясться, что чувствую ее, хотя моя магия солария не слишком подходила для таких дел. Но ее я знал. Помнил звук неслышных движений и невысказанных мыслей.

Это она! Еще здесь.

Тихо ахнула Эомара.

Я опустил взгляд. Моя кровь алой ниточкой тянулась вверх, как будто всплывала в воде. Кровь Тисааны тоже протянулась по воздуху навстречу моей. На долю секунды они зависли, как сходящиеся трещинки.

А потом я ударил по ладони Тисааны и сжал ее до белизны в костяшках.

И не отпускал.

Даже когда скрючился от боли. Даже когда вся комната раскалилась от бешеной вспышки моего пламени. Даже когда сама кровь в моем теле будто взбунтовалась против меня, будто некий отвратительный яд разом вливался в меня и выкачивал ее досуха.

Я не отпускал.

Потому что сквозь всю боль, сквозь расползающуюся по коже черноту я чувствовал ее. Она была далеко и уходила все дальше, но ошибиться я не мог.

Это она.

Глава 55 Тисаана

Глава 55

Тисаана

Кто живет, как жила я, тот привыкает к мысли о смерти. Я была совсем ребенком, когда мы бежали из Низерина. «Не смотри, Тисаана, – сказала мать, прижимая меня лицом к плечу. – Не смотри». Я и не смотрела.

А если бы посмотрела, что бы увидела? Свой разрушенный дом? Сталь в телах? Тело отца – мертвого или умирающего, – оставленное нами за спиной? Поняла бы я тогда, что такое смерть?

Но мать велела мне не смотреть, и я не смотрела, и смерть еще на какое-то время осталась для меня только словом. Мне было семь лет, когда иллюзорная безопасность разлетелась вдребезги. Сколько раз мать повторяла мне, чтобы не забредала далеко от деревни. Но в тот раз я не послушалась. И мы с другом тайком отправились на разведку. Мы вышли к расположению треллианских солдат. Время было обеденное, они все собрались у костра. Еду эти лодыри оставили без присмотра у палаток – там были фрукты, мясо, даже любимая моя черника, которой я не пробовала целый год. Берем – решили мы, твердо веря в свое проворство и ловкость. Ведь мы столько раз в игре вот так обворовывали друг друга. Для нас и это было игрой.

Мы выбрались из-за камня и стащили кусок мяса, потом второй. Это я пожадничала, это мне очень хотелось черники. И мы задержались чуть больше, чем следовало. Солдаты нас заметили, и мы бросились бежать – игра вдруг стала правдой. Я так бежала, что, пока домчалась к своим, меня почти не держали ноги. Я влетела в объятия матери и только тогда поняла, что мать моего друга стоит одна, раскинув для объятий пустые руки. Ее сын не вернулся.

Она сама оборвала свой крик, зажав рот ладонью, – даже в горе помнила, что шуметь нельзя. Пришлось в ту же ночь сниматься с места. На следующую ночь я надежно укрылась под одеялом, а наши мужчины вернулись обратно посмотреть, не удастся ли вернуть останки ребенка. Видно, солдаты поленились возиться с телом мальчишки. Я запомнила его одетое тенями тельце, увиденное в щель палатки, и приняла в себя холодную правду.