Тень стояла надо мной, и я тогда впервые увидела ее лицо. Она всегда следовала за мной по пятам. Просто я отворачивалась.

С тех пор перестала. С тех пор я всегда смотрела смерти в глаза.

Поэтому я думала, что, когда настанет срок, я не испугаюсь. Дура. Еще как испугалась. Я была в ужасе.

Перед тем как петля проклятия стянула мне горло, я успела почувствовать дикую досаду. Так много осталось – осталось несделанным. Я увидела маленькую девочку на задке телеги и других, не старше, закованных, с кляпами во рту. Я увидела улыбку Серела и все улыбки, которые для меня навсегда погасли. Я увидела тысячи матерей с пустыми руками.

Мне так многое нужно было доделать.

И мне так многого хотелось. Боги, как хотелось! Объятий Макса, его ехидных смешков, его взглядов искоса – я всегда знала, что эти взгляды только для меня. И солнца на щеках, и вкуса малины на губах, и глупых, совсем не смешных шуток. А жизнь заканчивалась вот так, на середине фразы, на полуслове, недописанной буквой.

Я увидела свои руки в золотых травах низеринских равнин.

Туда-сюда.

Я услышала шепот Решайе:

…Ты не хочешь уходить…

«Не хочу», – прошептала я.

…Почему? Этот мир всегда был к тебе жесток…

Да. Но сейчас, в последние мгновения, я вспоминала не Эсмариса. Я вспоминала не рабовладельцев, угонявших мою мать, не солдат, убивших моего маленького друга, не Зерита. Я помнила только, как люблю все, что оставалось позади, проливалось, как сладкое вино через край чаши.

Я вспоминала слова Саммерина, когда он сидел в кофейне, пуская дым изо рта.

– Потому что любовь сильнее боли, – пробормотала я. – Потому что все это не зря. Не бывает зря. А мне не хватило времени.

Может быть, его всегда не хватает.

Нить развернулась до конца. Боль осветила меня языками пламени. В них я видела лицо Макса. Боги, только бы это и его не убило. Ему так много надо доделать.

Нить натянулась, потянула меня в темноту, и ей не было дела, готова ли я, – это была смерть.

Я закрыла глаза.

Но что-то удержало меня, словно за руку схватило.