Рядом мешком упал Ашраи.

Он успел выпустить крылья, но одно из них, почти отрубленное от тела, превратилось в кашу из костей, клочьев мяса и скользких от крови перьев. Из ребер торчало копье, одна большая рука еще сжимала горло сидни.

Ашраи не шевелился. Все молчали. Все мы навидались убитых и узнавали мертвеца с первого взгляда.

Ишка упал на колени, пробормотал что-то непонятное, прижал большой палец к своему лбу, потом ко лбу Ашраи. И встал.

– Он ушел, – не оборачиваясь, проговорил он.

Сиобан тихо выругалась.

У меня слова застряли в горле. Хотелось просить о прощении. Хотелось орать, хотелось посрубать головы всем подряд – на кого хватило бы сил, даже своим. Никого мне не надо!

Ишка обернулся, встретил мой взгляд. Я не могла дышать. Ждала, что он меня ударит. Я же была сидни, из вождей народа, предавшего его, убившего его друга. Я была ему врагом.

– Ты знала? – спокойно спросил он.

– Нет. Я ни за что бы не допустила…

– После поговорим. – Кадуан указал на тела. – Я недолго сумею их удержать.

– Надо уходить, – подала голос Сиобан. Она все не могла отвести глаз от убитого ею солдата, и на лице ее была боль. – Пока новые не нагрянули.

Ишка распахнул дверь, и мы бросились бежать.

Матира, как быстро это случилось! Армия Клеина была повсюду, вливалась во дворец через двери, окна, балконы. Мы жались к стенам, опасливо огибали углы. Пока добрались до главного прохода, откуда открывались нижние уровни, во рту у меня пересохло. Внизу протыкали сталью, выбрасывали из окон, оставляли истекать кровью на земле нираянцев. Резня не щадила никого.

– Слишком их много, – пробормотала Сиобан. – Надо выбираться. А там уж разберемся, что происходит. – Она повернулась к Ишке. – Давай останемся союзниками, хотя бы пока не поймем, зачем это. Мы теперь тоже изменники своего народа.

Ишка, помедлив, склонил голову, сжал губы:

– Принимаю.

Кадуан молчал, на щеке у него трепетал маленький мускул. Я проследила его взгляд на творящееся внизу насилие. На одном балконе солдат-сидни ухватил за волосы человеческую девушку и одним ударом отсек ей голову.

Слово сорвалось с языка прежде, чем я поняла, что говорю:

– Нет!