И все же. Она отзывалась мне. Да. Да, она будет работать. Я знала. Она станет ключом…

То, что появилось на моей ладони, едва ли можно было назвать бабочкой. Скорее уж моль… или мушка. Слабая, трепещущая, она у меня на глазах растворялась в воздухе. Но… я могла бы ее сохранить, я бы…

Я сделала последний отчаянный рывок.

И тут Макс, шумно вздохнув, отдернул руку. Я отвлеклась. Моя хилая бабочка растворилась и, слетев с ладони, пропала, не коснувшись земли.

Я уже не думала о ней. Я смотрела на Макса, который, шипя, растирал себе ладонь. Сердце у меня оборвалось.

– Я сделала тебе больно.

– Ничего. Пустяки.

– Нет, не…

Я потянула к себе его руку. Легкий порез налился черным и багровым. Не так сильно – цвет не дошел даже до краев ранки. И все же. Так быть не должно.

У меня в горле встал ком.

– Нельзя мне так делать.

– Ничего, Тисаана. Это же просто царапина.

– Все равно. Больше пробовать не будем.

Он сжал губы.

Я, вскочив, заходила взад-вперед. Обхватила себя за плечи.

– Все вернется, – тихо сказал он. – Дай срок. Мы найдем выход.

– У нас нет времени.

У них нет времени!

– Это невозможно поторопить. Не тот случай, когда бьешься башкой о стену, пока не сработает. Но способ найдется. Сама знаешь, какой я циник: не стал бы так говорить, если бы не верил.

У меня губы невольно скривились в улыбке. Это он-то зовет себя циником! Поначалу он и правда таким казался с его язвительностью и едкими шуточками. Но со временем я поняла, что нет в нем никакого цинизма. Он был раненый оптимист, отчаянно пытавшийся исцелиться.