– В моем словаре этого не было. Ты бы меня научила.

Захлебывающийся смешок.

– Ни за что. Они тебя испортят.

Я убрал руку, и Тисаана вскинула на меня глаза. Прижала ладонь к моему голому животу. Я снова целовал ее, мы почти не разнимали губ. И она снова простонала, когда моя ладонь вернулась к ее бедрам.

– Ненавижу тебя! – выдохнула она.

– А я думаю, любишь.

Кончики моих пальцев – только самые кончики – еще ласкали ее, двигаясь вверх и вниз по всему телу, задерживаясь на узком треугольнике внизу живота, на вершинах груди, на нежной коже шеи. И я целовал, целовал, целовал ее.

Я ее хотел. Напрягался всем телом, чтобы сдержаться, потому что каждым нервом, каждым мускулом желал большего. Но пока надо было обходиться малым.

У нас было время.

Кончиком пальца я коснулся ее сердцевины, и Тисаана тихонько заскулила.

– Что такое, Тисаана? Если чего-то хочешь, ты просто попроси.

Она открыла глаза – остекленевшие, горящие желанием и чем-то более глубоким.

– Я хочу тебя, – выдавила она.

Эти слова пробудили во мне первобытную силу.

Чтобы ей!

Она вдавилась ртом мне в губы, наши медлительные поцелуи стали свирепыми, хищными. Ее жар мешался с моим, и от слияния нас отделяло малое движение бедер.

Она задержалась, заглядывая мне в глаза, губы скривились в довольной усмешке.

– Победа! – шепнула она.

И вся вжалась в меня, и я скользнул в нее, и все исчезло, кроме этого, кроме нее, кроме нашего желания получить друг друга. И если только что я дразнил ее, не замечая безмолвной мольбы, то теперь вслушивался в нее всем собой, чтобы отзываться каждым движением тела, каждым поворотом бедер. Я мог бы измерить мир звуком ее участившегося дыхания, биением ее пульса. Я наслаждался тем, что здесь и сейчас мы были такими как есть и только собой.

Хотя с ней всегда бывало трудно быть кем-то другим.