Я положила Иль Сахай, встала на колени. Макс взял меня за плечо, и через его ладонь мне передалась неуверенность.

Я открыла крышку.

Макс выругался. Я его не услышала. Не могла шевельнуться. Кровь гудела в ушах, билась, горела.

Я достала из сундука отрубленную кисть.

Загрубелая, мозолистая, с вырванными ногтями. Явно мужская. Между большим и указательным пальцем рубчик. Клеймо. Волчья голова с оскаленными зубами. Гнусный запах. Гнилые клочья плоти на месте, где ее отрубили у запястья.

Целый сундук. С руками.

Сотни рук. Мужских, женских, детских. Младенческих.

И на всех то же клеймо между большим и указательным пальцем. Герб семьи Зороковых.

Руки рабов.

Я уронила руку обратно в сундук и скрючилась в траве, выворачиваясь наизнанку.

Макс еле слышно бранился. Он метнулся от двери, искал того, кто это оставил. Я отдаленно услышала странный звук. Но не подняла головы. А если бы подняла, могла бы увидеть, что шумят крылья. Над нами кружили десятки, сотни птиц.

Но я думала об одном.

Руки рабов.

Сотни рук. Здесь. Передо мной.

Шаги Макса вдруг затихли.

– Тисаана, – прошептал он, – вставай!

Я встала. Не знаю как – в ногах, казалось, нет и капли крови. Все же мне хватило присутствия духа подобрать Иль Сахай. Макс стоял в дверях, обнажив оружие. По клинкам вился огонь, отбрасывал в гостиную кроваво-красные блики.

– Предлагаю тебе подробнейшим образом объяснить, что ты делаешь в нашем доме, – произнес Макс, – и кому мы обязаны этим неприятным подарком.

Я не сразу разглядела, к кому он обращается.

А потом увидела – посреди нашей гостиной стоял некто…