Отец разжал хватку, словно ему было противно держать сына, и отвернулся. Арген смотрел, как его фигура исчезает в сером мареве дождя, и впервые осознал, что не чувствует ничего, кроме холодного презрения. В этом мире не осталось места для тепла. Тот, кто должен был защитить его, поддержать хотя бы в эту минуту, стал ещё одной раной, оставившей глубокий шрам.

Земля под ногами окончательно размякла, его ботинки увязли в грязи. Арген хотел сделать шаг вперёд, но ноги будто приросли к месту. Он чувствовал, как тянет на дно, как горечь утраты и гнетущая пустота пытаются втянуть его в эту холодную землю, рядом с той, кого он больше не увидит.

«Слабым», – отразилось эхом в голове. Он ненавидел это слово. Ненавидел за то, что отец использовал его, как клеймо, от которого нельзя избавиться.

Он сжал кулаки и поднял голову, позволяя дождю стекать по лицу, смешиваясь с горячими слезами. В голове вспыхивали обрывки воспоминаний: мама, сидящая с ним у окна и рассказывающая сказки, её тёплый смех, когда он пытался повторить за ней слова, её руки, которые всегда могли согреть. Никогда больше. Эти воспоминания уже стали призраками. Её нет, и ничто не вернёт её.

Стиснув зубы, Арген сделал шаг вперёд. Ему нужно было двигаться, чтобы не замереть в этом болоте боли и отчаяния. Он прошёл мимо безразличных лиц, мимо нависших теней деревьев и серого тумана дождя. Каждый шаг был словно удар молота по каменной плите, внутри которой заперли его сердце. Но он шёл. Он не позволит сломать себя до конца. Подавленный и разбитый, он поклялся себе, что больше никому не даст такой власти над своей душой.

Только когда он оказался вдали от кладбища, от чужих глаз и презрения, его ноги подогнулись, и он рухнул на колени. В этот момент никто не мог увидеть его боль. Он был один в этой тьме. Совершенно один.

В то же время

Феникс

Феникс стоял в тени деревьев, скрытый от дождя и чужих взглядов, наблюдая за Аргеном. Он не должен был здесь быть. Каждое мгновение, проведённое в этом месте, жгло его изнутри, словно раскалённое железо. Арген больше не был его братом по духу, не был его другом. Он был предателем. Но что-то сильнее ненависти – возможно, горечь утраты и остатки воспоминаний, которые невозможно вырвать с корнем, – привели его сюда.

Дождь стекал по лицу Феникса, смешиваясь с влагой, которую он не хотел называть слезами. Шрам на груди пульсировал, напоминая о падении со скалы, о боли, которая едва не забрала его жизнь. Он выжил, но остался разбитым, с неугасающей болью и воспоминаниями, которые тяжёлым грузом давили на сердце.