– Не поцапалась.

– Оно и видно. Вылазь, когда с тобой бабка родная балакает!

– Ну чего тебе?

Я вылезла на четвереньках, недовольно хмурясь.

– Сказывай давай. Че стряслось? И огонька мне принеси, дурилка соломенная.

Я бросила тряпку, вытерла рукавом нос и пошла искать огниво. Левкоя развязала кисет – по горнице поплыл душистый запах чернослива. Отборный табак из Лараи, лучший, какой я могла найти в городе.

– Да все в порядке, – сказала я, глядя в сторону. – У Каланды дела, я не нанималась за ней хвостом ходить. Понадоблюсь – она за мной пришлет.

– У тя, девка, нос не дорос гордыньку таку показывать. Не нанималась она. Еще как нанималась. Да, видать, кончился твой наем. Где ты шаришься, чучелка, вона кресало, на припечке лежит, на тебя смотрит.

Это не гордынька. Не альтивес грандиосо. Ну разозлила я Райнару, с Каландой-то мы не ругались. Кто главнее, принцесса или ее дуэнья?

– Левкоя, – сказала я, – ну что ты пристаешь? Я и впрямь показала себя не лучшим образом. Вернее, так считает принцессина главная дама. Как считает принцесса, я еще не знаю.

Бабка щелкала кремешком, сосредоточенно шевеля косматыми бровями.

– Пх-пх-пх… Фууу… Ага. – Крапчатые совиные глаза уставились на меня. – Каких таких делов ты там начудила, чудилка?

Я закусила губу. Скажу про «немного жертвенности» – Левкоя начнет меня пилить, надвое перепилит.

– Молчишь, ага. – Бабка, щурясь от дыма, еще раз оглядела комнату. – Знатных, значит, делов… Слыхали? – обратилась она к образкам, что украшали красный угол, воткнутые в прошлогодний вересковый букет. – Малая-то моя… дуреха скудоумная… внученька шелковая… Че с ей делать? А то как потащат девку в застенок, как поломают ручки-ножки – не твори, чуфонь немытая, непотребства… Знай, шавка, свою веревку…

Я отвернулась к окну.

– А не скрала ли ты там чего, девонька?

– Нет.

– Уже лучшее. Нагрубила кому, гонор показала?

– Нет.

– Куда не след нос сунула?