– Тебе есть куда идти, сестренка?

– Не беспокойся за меня. Я не пропаду.

– Золотишко-то возьми.

– Не надо, Рохар. Тебе оно нужнее.

– Странная ты. – Он покачал головой. – Скрытная. Откуда взялась, куда идешь? Или тебя, красавица спящая, разбудил кто не вовремя?

Я засмеялась.

– Ну, можно сказать и так.

– Сперва я, грешным делом, решил – ты чужим добром промышляешь. Замки-то как-никак отомкнула, чтоб в дом войти. Но это мне только по первоначалу показалось. Теперь вижу – нет, не то. А вот что?..

– А ты помнишь, как мы вошли?

– Плохо, честно говоря. Мне какой-то бред мерещился.

– А вот это помнишь?

Я достала из-за пазухи золотую свирель. Лискиец пошевелил бровями.

– Хм… эту штуковинку помню. Выходит, дудочка твоя и правда в двери дырку проделала? Она волшебная, дудочка эта?

– Нет, дудочка не волшебная. – Подойдя поближе, я протянула Лискийцу руку, он отложил шитье и бережно взял мою кисть здоровой ладонью. – Это я волшебная. Прощай, Рохар. Удачи тебе, не болей никогда. Руку еще неделю побереги, хорошо?

– Хорошо. Храни тебя Господь, сестренка.

Он поцеловал мне пальцы и отпустил, легко, как бабочку. А мне со своей стороны показалось, что я выпускаю хищника из капкана, седого матерого волчару с веселым взглядом и жадной улыбкой.

Скорее всего, мы никогда больше не встретимся.

Шагнув к выходу, я подняла свирельку к губам и заиграла.

До, ре, ре диез. Фа, соль, соль диез. Фа, соль, фа…

Руки у меня были заняты, поэтому я толкнула дверь ногой. Дверь Барсуковой спальни, которая вела в темный, заросший грязью коридор второго этажа. Вернее, раньше вела – и позже будет вести, – а сейчас она распахнулась в комнату, такую же полутемную, как и Барсукова спальня, с такими же щелястыми ставнями на окнах, с большой кроватью под шелковым зеленым балдахином.