В центре площади с большой телеги сгружали бочки. Народ рвался пробиться поближе, чтобы выпить за здоровье молодых, когда наступит момент. На передке, важно опершись на копье, стоял стражник и покрикивал на особо резвых. На острие копья было насажено яблоко, а вокруг древка полоскались желтые и алые ленты.

– Гав-гав-гав-гав!

Среди шума и гвалта я не сразу расслышала знакомый, с привизгом, лай.

– Р-р-р-гав-гав-гав!

– Буся, Буся, Буся!..

Черная с белыми пятнами шавка, прыгая под ногами гуляющих, облаивала меня с недосягаемого расстояния. А над головами уже плыла, приближаясь, всклокоченная шевелюра цвета пожухшей травы. Два молочно-сизых, как патина на слюде, глаза шарили по толпе в поисках собаки – и наткнулись на мой взгляд.

Остолбенение.

Холера холерная, я ведь начисто забыла о вашем существовании, дорогие друзья. Зачем же судьба так настойчиво нас сводит?

– Гав-гав-гав!

– Буся! – окликнула я. – Что ты разоряешься? На-ка пирожка, тварь голосистая.

Кусок пирога с ливером шмякнулся на мостовую. Буся трусливо прянула назад, сообразила, что это не камень, и чутко задвигала носом.

– Эй! – крикнула я людям. – На хлеб не наступите! Дайте животине угоститься!

– Сегодня все гуляют, – поддержал меня толстый горожанин и аккуратно перешагнул кусок.

Буся, прижав уши, схватила пирожок и отскочила. Я разломила второй, от одной половинки откусила, а вторую бросила на землю – к себе поближе.

– Буся, на-на-на-на!

Тут заорал очнувшийся недоумок:

– А-а-а! Навья! Вернулась! Навья белая!

Буся, давясь и озираясь, заглатывала угощение. Похоже, пирогов, да еще с мясом, ей не перепадало никогда. Я прожевала то, что было во рту, и спросила:

– Кайн, ты чего? Не с той ноги встал? Сегодня праздник, а ты орешь незнамо что.

– Навья! – Дрожащий палец с обкусанным ногтем тыкал воздух в двух шагах от меня.