Звездочка была теплой и пульсировала, точно сердце.

– Дыши, мой мальчик, дыши! – слышалось откуда-то издалека.

Бон почувствовал резкую боль в горле, куда кто-то пытался силой запустить воздух, а потом в груди, на которую безжалостно давили. Что-то колючее неприятно щекотало лицо, от этих ощущений хотелось отмахнуться, как от надоедливых насекомых.

Сломанная рука лежала в чем-то холодном и мягком. Ощущения возвращались по частям.

– Морин, вы уверены, что это поможет? – послышался тихий женский голос.

– Дорогая, не мешай ему, пожалуйста, – одернул женщину какой-то мужчина.

– Ваше величество, этой технике меня научил лекарь в Шебунее, – сказал тот, чей голос невозможно было спутать ни с одним другим.

Бон открыл глаза и резко дернулся. Искры боли толченым стеклом осыпали каждый сантиметр его кожи.

– Тише, тише, мой мальчик, все хорошо, – похлопала его по плечу тяжелая рука. Точно так же Морин успокаивал его в детстве, когда ему снились кошмары или он скучал по погибшей матери. – Я рядом, все будет хорошо.

Учитель переложил голову Бона к себе на колени и слегка его приобнял.

– Я умер?

– Нет, мой мальчик, у тебя еще слишком много дел, чтобы умереть так рано.

Бон снова попытался открыть заплывший глаз и сквозь пелену слез наконец смог рассмотреть любимое лицо старика. Морин был рядом, снова был рядом, так же, как всегда.

– Нам можно подойти?

– Конечно, ваше величество. Только будьте осторожны, ему крепко досталось.

– Конечно, мы понимаем. Бониций, сынок, – обратился к нему мужчина, опускаясь на колени прямо в грязь, – мы с мамой здесь, и мы очень хотели бы сказать, как сильно любим тебя.

Бон не мог поверить в происходящее. Человек с лицом убийцы его родных сидел перед ним, и впервые за долгие годы глаза отца смотрели ласково.

– Я все-таки умер, скажи, Морин?

– Повторю, ты жив. Я, Эдуард и Белания, мы все тут, – спокойно ответил учитель.