На самом деле, Омилия редко позволяла себе что-то подобное – всего два-три раза, и каждый из них – в собственных покоях, с Веделой на страже. Но теперь она уже почти совсем взрослая – вот-вот станет невестой, а потом и женой. При мысли об этом пунш начал ощутимо горчить, а конфета стала до тошноты приторной.

– Омерзительно, – сказала Омилия вслух, жалея, что не знает достаточно крепких и грязных слов, которые могли бы в полной мере выразить, что она чувствует. – Гадость. Дрянь.

– Это всё потому, что вы пьете его в одиночестве! Не беда, я уже здесь, чтобы составить вам компанию.

Она обернулась, и обёртки от конфет выпали у неё из рук, зашуршали по полу.

– Я не слышала, как вы подошли, – пробормотала она с досадой, в полумраке ещё не видя лицо вошедшего.

Он сделал шаг вперёд, под свет фонарей, и она разглядела его. Незнакомец – она хорошо знала в лицо всех, из года в год ведущих одни и те же разговоры под сводами её дворца.

Молодой – старше неё самой, и очень красивый. Та самая аристократическая красота, которой Корадела хотела для неё самой до зубовного скрежета, – идеальные и открытые черты лица, синие блестящие глаза, золотые волосы, даже взъерошенные изящно, широкие плечи, лукавая улыбка. Светлый шрам на лбу – маленький изъян, скорее очаровательный, чем испортивший это лицо.

Наверняка сын – очередной – благородного динна или купца.

И, конечно, ему совершенно необходимо было прийти именно сюда, где она пыталась спрятаться от всего, что он – и такие, как он – воплощают в себе.

– Это даже хорошо. Я люблю делать сюрпризы.

– Зато я сюрпризов не люблю, – сказала Омилия, заговорив гладким и холодным, как льдинка, материнским голосом с лёгкостью, неприятно поразившей её саму. – И хотела побыть одна… На случай, если вы не заметили.

– Ох! – он вдруг пошатнулся, схватился за бок, и, кажется, чуточку побледнел. – Ай!

– Что? – Не хватало ещё, чтобы очередной купеческий сынок ещё и скончался у её ног на веранде. Вряд ли матери это понравится. – Что с вами такое?

– Это вот здесь, – слабым голосом сказал он, сильнее сжимая бок. Теперь она убедилась: он действительно побледнел, а в синих глазах плескался страх. Омилии стало по-настоящему не по себе. Ни души рядом, а она понятия не имеет, что делать, когда человеку рядом с ней вдруг стало плохо.

– Побудьте здесь, – велела она. – Я позову кого-нибудь.

– Не нужно… – сказал он прежним тоном умирающего, а потом вдруг резко выпрямился и улыбнулся. – Это просто уколы от ваших шпилек. Уже прошло.

Омилия поперхнулась кусочком конфеты, который, оказывается, всё это время держала за щекой. То, что сделал этот незнакомец, было настолько возмутительно и неожиданно, что долгие несколько секунд она не знала, что сказать – и он этим тут же воспользовался, сделав ещё один шаг вперёд. Тут она впервые обратила внимание на то, что одет он странно – слишком старомодно для аристократа, прибывшего на Летний бал.