Омилия молчала.

– Никогда, Мил. С тех самых пор, как я увидел тебя, такую крошечную и надоедливую, я понял, что не научусь тебя ненавидеть… или даже недолюбливать. Я и не пытался. Я согласился на роль, которая выпала мне после того, как твоя мать уломала отца сделать выбор в твою пользу – потому что, пусть ты младше, а за твоей матерью поддержки тогда было куда меньше, чем было некогда за моей… Ты здорова, Мил, а я – калека. И я никогда ни словом, ни взглядом не упрекнул тебя за то, в чём ты не виновата… О чём ты не просила. И что теперь? Ты, ты сама упрекаешь меня…. за то? За то, что в кои-то веки отец снова говорит со мной? Что ж, прости за то, что я – всё ещё его сын…

Омилия сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, но промолчала.

– Во дворце всё всегда сложно, – он снова пожал плечами. – Но мне хотелось верить, что по крайней мере между тобой и мной всё может быть просто. Возможно, я ошибался. Кстати… ты, должно быть, обронила.

Омилия вздрогнула. Перед ней, между энциклопедией знатных родов Кьертании и блюдцем с заветренным печеньем, лежала открытка Унельма.

– Это не моё, – быстро сказала она, и Биркер рассмеялся.

– Конечно. Как думаешь, Мил, если бы я действительно хотел навредить тебе, отдал бы я это тебе, или придержал, чтобы показать отцу или мачехе?

«Понятия не имею. Если бы Корадела или отец стали следить за мной пуще прежнего – выиграл бы ты от этого или проиграл?»

Омилия обхватила себя руками – в парке как будто стало вдруг холоднее, и кожа под нарядом Снежной девы пошла мурашками.

– Могу я это забрать?

– Я думал, это не твоё.

Омилия закатила глаза и взяла открытку, а потом – пальцы дрогнули – поднесла к свече и держала, пока не стало горячо ногтям, и только потом бросила догорающую карточку на железный поддон подсвечника. Буквы Унельма корчились в огне. Омилия отвернулась.

– Где ты её взял?

– Птичка в клювике принесла. Тебе стоит лучше следить за своими вещами, Мил. Для той, кто подозревает собственного брата, ты очень уж беспечна.

– Я не говорила, что подозреваю тебя. Я только сказала, что моя мать считает, что… неважно. У меня есть план, Бирк. Но мне нужна твоя помощь. И если мать говорит правду… ты тоже будешь в выигрыше, если поможешь.

– Вот как?

Ей хотелось бы рассказать ему о том, что случилось между ней и Унельмом, может быть, поплакать, но она больше не могла себе этого позволить. Не теперь.

– Ты слышал об Эрике Строме? – Снова манера Кораделы. Меняй тему, не давай собеседнику опомниться, кружись на расстоянии вытянутой руки, сбивая с толку, пока не заметишь брешь, и тогда…