В помещении воцарилась мертвая тишина. Мои слова означали только одно – назад дороги больше нет. Когда я переступил порог Кампуса, то безмолвно попрощался со всеми, кто там остался.

Выражение лица Оливера стало точно таким, как у глав древних кланов, когда те получали печальные известия после походов своих обращенных. И я интуитивно догадался, о чем он собирался дальше спросить. Вопрос, который так и остался нерешенным по истечении стольких лет. Сложив руки в молитвенном жесте и поднеся их к лицу, он прошептал:

– Ты все еще пьешь их, верно?

Мертвый эфилеан молился животворящим богам, чтобы я не подтвердил его опасений. Богам, что никогда не услышат наши молитвы.

– Да. Твои пилюли.

– Монс… кровавый Монс, ты обещал, что завяжешь! – Оливер вскочил и швырнул книгу со стола. – Тридцать семь лет – слишком долгий срок без крови!

– Побочных эффектов нет. Ведьминское творение стало спасением.

– А теперь оно загоняет тебя в могилу!

– У меня все под контролем.

Я бессовестно лгал единственному эфилеану ночи, которому по-настоящему доверял. Я знал: он откровенно винил себя все эти десятилетия за то, что помог мне, когда я убежал из дома и начал терять себя, когда у меня случилась самая страшная ломка. Оливер был тем, кто вытащил меня со дна моей души.

Отец тогда не понимал, что делал, заливая в меня кровь, пока она не начинала вытекать из носа. Казалось, вот-вот алая жидкость потечет из ушей и даже из глазниц. Я сходил с ума от кровавого безумия, почти потерял душу, почти потерял себя. Пилюли Оливера, да и сам он – вот что вытащило меня из бездны.

Однако Нордан предупреждал: рано или поздно я должен буду отказаться от ведьминской химии и постепенно вернуться к естественному питанию – к крови. Я должен буду вернуться к истокам, от которых так долго бежал.

Но страх прошлого оказался сильнее.

– Как давно? – напряженно спросил Оливер.

– Что именно?

– Как давно ты окончательно подсел на них?! – Его голос перешел на рев.

– Пять месяцев назад. Два месяца назад стал сокращать порции.

– Собрался иссохнуть?

– Я не превращусь в то, во что пытался превратить меня отец.

Оливер опустился обратно в кресло, строго напомнив: