– Услышал из сплетен медсестер, – неуверенно пробормотал он.

– Откуда ты знаешь, что оно было брошено около жилых корпусов?

– Это… это все сплетни медсестер! – запинался он.

– Ты так глуп. Я думал, это займет больше времени. – Я склонился над ним.

– Хаш! Не подходи ко мне!

– Не шуми.

– Шаш хаш! [29] Не приближайся!

– Я сказал: не шуми, – прикрыв его рот ладонью, я вдохнул запах крови. – Тебе не повезло, ведь я не пью кровь мужчин. Если бы ты был женщиной, я просто иссушил бы тебя. Но ты мужчина. Смерть будет мучительной. Я подарю тебе свой яд. И только попробуй пискнуть. – Я убрал руку.

Эндор был бледен, как больничная стена. Словно загнанное в угол животное. Я прочел на лице эфилеана отчаяние, однако человеческая часть его сознания дала о себе знать, и он, вероятно, осознавая, что это последние минуты его жизни, отчаянно рассмеялся.

– Знаешь, это так иронично. Я принес ее на своей спине, думал элементалий воздуха. Представляешь, какой идиот? – Эндор не сводил с меня темных глаз, точно желал, чтобы я разделил его предсмертные слова.

– Это что, исповедь?

– Я принес разрушение Кампуса.

– Эндор, мертвые не умеют чувствовать, как живые.

– Я знаю, что тебе ведомы чувства. – На его лице появилась едва заметная коварная ухмылка. – Ты должен благодарить меня, что я принес ее в Кампус. Я, может, и глуп, но не слеп. – Он самодовольно сощурил глаза, прошипев как змея: – Эфилеан огня – твой свет в омуте жажды, вонючий кровосос.

Я сдавил его запястье, раздался хруст кости. Здоровяк закричал. Басистый голос элементалия земли мог с легкостью выдать нашу беседу, однако никто из тех, кто услышал его вопль, так и не решился зайти, ощущая древнего в палате.

Страх моей сущности делал свое: никто не рискнул потревожить нашу предсмертную идиллию.

– Я ведь прав? – болезненно усмехнулся Эндор.

– Ты на смертном одре. Выделываешься перед своим палачом? – Я поднес его руку ко рту, чтобы пустить в вены яд. Испуганный взгляд эфилеана стал ненавистным. – Есть что сказать напоследок? – Кисть Эндора оказалась около моих губ.

– Ты, хаш, отравишься своим же ядом. Рано или поздно! И твоя обожаемая дикарка… Такие выродки, как она, должны были сгореть в том огне.

Ненависть переполняла его. Эндор боялся меня, но то, как сильна была его ненависть к элементалиям огня, не описать.