Я спешу подчиниться. Ведьма опускается перед Фэрейн на колени и распахивает перед ее платья, обнажая бледную грудь. С собственной шеи она снимает сияющую нитку кристаллов и укладывает поперек тела Фэрейн. Осторожно помещает самый крупный кристалл над ее сердцем. Сделав это, она поднимает взгляд на меня. Я ловлю проблеск ее золотых глаз.

– А дальше может быть неприятно.

Я киваю.

– Сделай это.

Ведьма пожимает плечами, но склоняется над Фэрейн. Она делает долгий выдох, произносит цепочку неизвестных мне слов и касается ладонью лба Фэрейн.

Глаза Фэрейн широко распахиваются, пылая белым обжигающим светом. Она делает ужасающий вдох, как будто готовится закричать. Все ее тело цепенеет, спина выгибается дугой, будто от боли.

– Фэрейн! – восклицаю я.

Но она меня не слышит.

Глава 40. Фэрейн

Глава 40. Фэрейн

Чем дальше он отъезжает от Мифанара, тем тоньше становится моя ниточка-жизнь. Быть может, ее подпитывали кристаллы урзула, а теперь, когда я за пределами их досягаемости, ей суждено оборваться. А может, я просто устала держаться за жизнь, которую уже потеряла. Фор – всего лишь тень. Я все еще ощущаю его присутствие, слабо. Теперь оно скорее воспоминание, чем реальность. Моего собственного тела я уже вообще не чувствую.

Я изучаю тонкое волоконце ниточки-жизни, обмотанной вокруг моего сознания. Она теперь тускнеет. Это хорошо. Я уже и так слишком задержалась. Пора этой последней связи оборваться, пора перейти к следующей части моего существования. Мне больно покидать Фора, но… но у нас был шанс. И какой же это был прекрасный, упоительный шанс! Я рада, что он был, пусть даже и закончился болью. Боль не меняет истины о той связи, что была между нами, о том покое, что я познала в его присутствии. Радость, восторг. Все это было реальным. Я бы не стала менять ни мгновения.

Я смотрю, как меркнут тени мира. Надо мной раскрывается ощущение невообразимого пространства, невыразимо огромного. Мою душу тянет к нему, вверх и прочь. Лишь эта последняя ниточка не дает мне свободно взлететь. Мне нужно ее разорвать. Мне нужно уйти. И все же… и все же…

– Ну что ж. Знатные ты неприятности на себя навлекла, верно?

Мое смутное восприятие существования идет удивленной рябью. Сквозь туман, концом кривой трости разводя перед собой завесу реальности, приближается фигура. На ней тяжелый капюшон. Приблизившись, она его откидывает, открывая лицо, исчерченное морщинами, но все еще поразительно прекрасное. Прямые суровые брови над точеными чертами и глаза, золотые, как у кошки, глядящие на меня с почти хищным вниманием.