Я вздохнула. Придется звонить завтра на работу, предупреждать, что не выйду. Хотя я и так думала просить Эльсена, чтобы он заменил меня кем-нибудь на две недели. Переживала, мучилась – как сказать, ведь работала всего неделю? – но все равно решила просить. Ведь теперь, когда я чувствую старшенькую, я могу привести к ней поисковую группу.
– Гюнтер предложил мне должность придворного мага, – вдруг произнес Мартин и потрепал ладонью волосы. – Разливался соловьем, что впечатлился моей работой против тха-охонга. Муравья этого, – дополнил он, увидев мое непонимающее лицо. – Ему надо защиту дворца проверить, придворных. Предложил титул ландграфа за год работы, земли, привилегии – все, что захочу. Сказал, что должность ректора МагАкадемии останется за мной, а работать могут замы.
– Так это же хорошо?
По кислой физиономии блакорийца было понятно: он не рад.
– Это мне воздаяние за то, что глумился над вашим Зигфридом, – сказал Март трагическим шепотом. – Это же собачья работа, Марин. Пусть Гюнтер предложил мне набрать сильных помощников, все равно: случись что, и плакали наши с тобой свидания. Одна радость – он вдовец, и дети у него еще не буйного подросткового возраста, так что у меня проблем будет на порядок меньше, чем у вашего придворного мага.
– Ты согласился? – спросила я с сочувствием.
– От таких предложений не отказываются, – вздохнул фон Съедентент. – Так что ухожу в рабство на год. Будем видеться по выходным, если не найдешь себе какого-нибудь знойного красавчика и не выгонишь меня, когда я, печальный и уставший, приду к тебе напиться и поплакать в твое крепкое плечо.
– У меня уже есть один красавчик, – сказала я серьезно, и Март погладил меня по волосам, потом поцеловал руку и ушел. И вовремя – буквально через минуту заглянула Мария, увидела, что я не сплю, и принесла поднос с чаем, стаканом горячего молока и разными закусками.
А еще через десять минут ко мне заглянули взволнованные сестры и отец – с известием, что от Ангелины пришло письмо.
Письмо было объемным, даже увесистым. Я с нетерпением ждала, пока рассядутся родные, пока Василина развернет его и начнет читать.
Ангелина писала деловито и сухо. И только к концу стало понятно, как она волнуется и скучает.