— Иди к маме, поздоровайся.

Сын подошел, повел носом.

— Фу, — заявил он.

— Как это мама фу! — возмутилась Аленка.

— Платье — фу. Невкусно пахнет.

В больнице я меняла одежду на рабочую, но запах дезинфекции и лекарств проникал всюду, даже в закрытый шкаф.

— Значит, обниматься не будем? — приподняла бровь я.

Левушка рассмеялся и повис у меня на шее.

— Шутка!

— Шуточки у тебя, — рассмеялась я в ответ.

Мотя, дождавшись, когда сын разомкнет объятья, снизошел принять свою порцию ласки от хозяйки.

Наш волшебный хранитель совсем не изменился за эти годы, и, оставляя дом, я могла быть уверена: ничего не случится. Именно он предупредил меня, когда Аленка, дождавшись, пока нянька уснет, вылезла в окно «покормить лошадок» в конюшне. Шалость была вовсе не безобидной: в темноте лошади становятся нервными и могут травмировать даже взрослого конюха, а уж пятилетнюю девочку…

— А еще днем бабушка приехала! — сообщила мне Аленка, присев рядом погладить кота. — Вон и она.

Я расцеловалась со свекровью. Годы как будто перестали быть властны над ней. Конечно, морщины и седина никуда не делись, но движения ее оставались легкими и живыми, а тяжелая болезнь совсем не напоминала о себе.

Конечно, мы не забывали о предосторожности. Впрочем, свекрови не надо было подсказывать одеваться по погоде и следить за питанием. Нет, я вовсе не думала, будто простая мазь и травяной сбор, что я когда-то ей дала, излечили болезнь, с которой не в силах справиться и более развитая медицина. Действительно исцеляющей оказалась магия благословения.

Мы с Иваном Михайловичем теперь уже точно знали это. Сейчас в нашей больнице работали и учились пять барышень, и учились всерьез. Все они были из небогатых семей и, хотя благодаря благословению они могли рассчитывать на приличное замужество, предпочли заниматься медициной. В университеты женщин по-прежнему не пускали, но всегда найдутся те, кому интересны знания сами по себе, а не диплом. Одну мою воспитанницу уже сманил в столицу Матвей Яковлевич. Он задержался в уезде на три года, а потом его пригласили возглавить кафедру столичного университета. Я не возражала ни против его отъезда — профессор может сделать куда больше для распространения знаний, — ни против того, чтобы девушка, которую я обучила, уехала в его новую амбулаторию. В конце концов, дамы из высших слоев общества тоже нуждаются в нормальной медицине, а не только в пиявках и кровопускании.

Поначалу нас не принимали всерьез. Когда стало ясно, что мы не остановимся, начали поднимать на смех. Потом попытались запретить, осознав, что дамы с благословением и медицинскими знаниями способны посрамить многих практикующих врачей. Однако императрица, которая благоволила нашей семье после того, как в Рутении удалось остановить эпидемию холеры, постановила: «Поскольку из-за скромности, приличествующей женскому полу, многие отказываются от осмотра и лечения у врачей-мужчин, подобает завести у нас и образованных женщин, которые могли бы лечить наших дам, не нанося ущерба их скромности. Ибо дамы наши, кои новых достойных граждан нам производят, — источник благосостояния нашей державы». Недоброжелатели притихли. А потом пациенты начали ездить со всей страны, так что пришлось строить и отдельную больницу для знати, которая стала давать нам средства для содержания благотворительной больницы.