Виктор покачал головой:

— Эта женщина вырастила чудовище, а тебе ее жаль?

— Когда бы она успевала его растить? — вздохнула я.

Она смогла позаботиться о сыне — нашла мелкопоместного дворянчика, согласившегося оформить фиктивный брак и записать ребенка своим. Много заплатить ему экономка не смогла, но помог настоящий отец, не столько деньгами, сколько связями: дворянчик сделал быструю карьеру. А то, что отец почти не обращает внимания на сына… для того поколения было практически нормой.

Сама же она осталась до конца привязана к семье своего любовника: сначала — боясь лишиться заработка, ведь теперь нужно было прокормить и себя, и сына. А потом… привыкла, наверное.

Я достала из папки еще один документ. Хлопотать ни за кого не придется. Она умерла — незадолго до того, как Зарецкий приехал в наш уезд. Видимо, исчез последний сдерживающий фактор, и он явился за тем, что считал своим по праву.

О кладе он узнал от матери, которой рассказал о семейной легенде любовник. Трудно сказать, верила ли в сокровище сама экономка — но Зарецкого окончательно убедила непоколебимая уверенность брата. Как же он презирал и ненавидел Настенькиного отца — никчемного пропойцу, но — законнорожденного. От того, кто считался его отцом, доктор унаследует небольшой клочок земли. Отрадное он купил на остатки сбережений матери, наделав изрядных долгов. Так что добыть клад стало для него жизненной необходимостью.

А потом я, сама того не зная, подлила масла в огонь. Ладно бы просто запустила кочергой. Но я раз за разом срывала его планы. Хуже того — ударила по тому единственному, в чем Зарецкий действительно чувствовал свое превосходство: уверенность профессионала. Раз за разом я сажала его в лужу на этом поприще. Неудивительно, что он начал ненавидеть меня не просто как абстрактную соплячку, совершенно незаслуженно пользующуюся благами, которые должны были принадлежать ему, а лично меня.

— Хотела бы я знать, что это за сокровище, из-за которого столько хлопот, — задумчиво произнесла я, отложив последний лист. — Если оно вообще существует.

Мотя, до сих пор дремавший на подоконнике, в два прыжка сиганул мне на колени, заурчал. Я почесала его за ухом, под подбородком. Кот заглянул мне в глаза, словно пытаясь что-то сказать. Сообразив, что я его не понимаю, соскочил на пол, потрусил к двери. Вернулся к моим ногам.

Я пошла за ним. То и дело оглядываясь, Мотя прошествовал через галерею к лестнице, ведущей в мезонин, там, пройдя по коридору, поскребся в неприметную дверь, за которой обнаружилась еще одна лестница — на чердак.