И Амон изгибался, вытягивался, размазывался в стремительном броске и жалил Джима на этот раз в скулу, а все, чего мог добиться Джим, был лишь звон его меча о меч противника. Да. Джим все еще был силен. Он твердо стоял на ногах. Он раз за разом убивал Луизу, Джулию, Анубиса, Аида, Моргота. Он отрубал поочередно все головы трехголовому псу. Он даже пару раз сумел добраться до крысолова, надеясь, что гнусавая музыка умолкнет, но он не мог добраться до Амона Гета.

- Сто семь, - смеялся тот. – Мочка левого уха. Сто восемь. Мочка правого. Люблю симметрию. Как ты думаешь, если я лишу тебя причинного места, твой пыл угаснет? Или оставить это для финального схождения? Боюсь, что к шестой сотне ты уже будешь ползать.

- Жезл, - услышал Джим ее голос и встал в глухую защиту.

- Сдаешься? – всхлипнул от смеха Амон Гет. – Полез в сумку? А что это у нас в сумке? Неужели волшебная палочка? А ну-ка? Посмотрим-посмотрим!

Он был и в самом деле дьявольски ловок. Иначе как объяснить, что не прикасаясь к Джиму, сумел достать зажатый им жезл. Сбил с него наконечник и пятку. Двумя мгновенными ударами.

- Артефактик-то так себе, - закатился в хохоте Амон Гет. – Ну, чтобы не было обидно, я тебе нарисую буковку «Z» на лбу. Символично, знаешь ли.

Лоб Джима обожгло и он отступил еще на шаг, успев отбить очередное нападение кого-то из свиты Амона.

- Сними кольцо и брось его, - прозвучало в ухе.

И он перехватил жезл, зацепил кольцо за край гарды, подбил его снизу щитом, понял, что адамантовое кольцо рассыпается тысячью адамантовых искр, и в одно мгновение увидел и то, что рядом с ним никого нет, лишь мглистые тени окружают его, а сам Амон стоит в отдалении и лишь осыпает Джима стремительными, лучезарными искрами.

- Жульничаешь? – процедил сквозь зубы Джим и метнул в противника деревяшку, которая обратилась в его руке во что-то вроде копья.

- Проклятье, - прохрипел Амон, вытаращив глаза. – Здесь же не могло оказаться этого... Это же... Но меня же нельзя убить...

- Условность против условности, - пробормотал Джим, убирая меч в ножны и в тот же миг почувствовал скручивающую его боль.

Он попытался обернуться, но смог повернуть лишь голову, потому что ноги его застыли, а от машины к нему шел, на ходу обращаясь сначала в урода, а потом в какого-то чернявого грека, а еще чуть позже в златокудрого бога, безобидный толстяк Джеймс Лаки Бейкер и, проделывая все эти метаморфозы, одну за другой выпускал в Джима стрелы из причудливого лука. И все они вонзались Джиму в ноги. Одна его пятка была уже раздроблена не менее чем полудюжиной стрел, и теперь бывший толстяк стремительно утыкивал вторую.