Я затаиваю дыхание.

– Конечно, – отвечаю я, хотя руки у меня дрожат.

Не только из-за душ, которые угрожали разорвать меня на части, или из-за магии бабушки Селестры, пытавшейся поглотить меня. Руки трясутся, потому что они кажутся непривычно легкими без веса отцовского меча.

Я так долго носил его, что теперь не знаю, что с ними делать.

Словно почувствовав мои терзания, Селестра переплетает наши пальцы.

И мои руки мгновенно перестают дрожать.

Я гляжу на нее и вспоминаю, как она утопала в свете, подобно богине.

– Ты только что освободила тысячи душ, – говорю я. – Ты спасла Шесть Островов.

– Мы освободили их, – поправляет она. – Мы спасли Шесть Островов.

– Сожалею о твоей матери, – шепчу я.

В глазах Селестры мелькает боль, которая разрывает меня на части.

Ее плечи опускаются, и слезы, сверкая на солнце, стекают по щекам.

– Я тоже, – отвечает она. – По крайней мере, она обрела покой. Теперь она принадлежит только себе.

Как и мой отец.

К нам подходит Люциан, с его бока свисает окровавленный меч.

– Он умер? – спрашивает воин, глядя на обезглавленное тело у наших ног.

Конечно же, он имеет в виду Сирита. Но перед моими глазами всплывает другое лицо.